Герои 1812 года
Шрифт:
Одновременно, словно по незримому сигналу, бросились все три колонны на штурм. И тут вступила в бой русская артиллерия. Из едва заметных земляных укреплений пушкари расстреливали приближающегося неприятеля с флангов, в лоб. От неожиданности левая колонна французов, шедшая вдоль Днепра, приостановилась. На правом фланге, у кладбища, также произошло замешательство. Лишь в центре, где находился сам Ней, завязался жестокий бой.
Пройдя сквозь артиллерийский заслон, пехотинцы вступили в рукопашную схватку перед бастионом. Малочисленный русский батальон, разместившийся у стен, был тотчас истреблен. Почти не останавливаясь, французы ворвались на Королевский бастион.
В штаб Раевского пришло срочное известие: неприятель занял центр позиции. Едва успев оценить ситуацию, Раевский получает еще одно донесение: на левом фланге прорвана оборона, французы заняли мост через Днепр. В самом начале сражения — и уже неудачи. «Оставляю читателю судить, — напишет в своих заметках генерал много лет спустя, — какое действие произвели во мне сии два известия, почти вместе одно с другим привезенные!»
Положение было критическим. Раевский, отдав распоряжение держаться в центре до последнего, вскочил на коня, помчался на левый фланг. И застал… все на своих местах. Оказалось, что за это время французы были отброшены.
Генерал бросился к бастиону.
А в это время обрадовавшийся успеху маршал Ней уже отдал приказ водрузить на бастионе трехцветное французское знамя.
Но вдруг громкое «ура!» прогремело рядом, и на укрепление ворвались русские пехотинцы. Одним из батальонов Орловского полка, оказавшимся рядом, командовал сам генерал Паскевич. Французы, не ожидавшие контрудара, снова ретировались.
И все-таки Бонапарт недаром говорил о маршале Нее: «Это — лев». Остановиться он уже не мог. Ведь победа была столь близка. Еще один одновременный удар справа и в центр потряс оборону смоленцев. Пехотинцы Нея штыковой атакой оттеснили орловцев к крепостному рву.
В это время Паскевич, объединив остатки Ладожского, Нижегородского и Орловского полков, повел своих солдат в решительную контратаку и вновь отбросил неприятеля.
Когда к бастиону прибыл Раевский, здесь уже все было восстановлено, словно и не было жестокой схватки.
Почти три часа длился этот бой. Обе стороны понесли тяжелые потери. Но французы не продвинулись ни на шаг.
К 9 часам утра к Смоленску прибыл сам Наполеон. Ему доложили, что русские дерутся насмерть и ни одна попытка прорвать оборону не имела успеха. Французский император не усомнился в храбрости и упорстве Нея, он лишь еще раз убедился в стойкости и храбрости противника.
В короткое время выстроив в ряд свою артиллерию, французы открыли разрушительный огонь по крепости. Обстрел длился беспрерывно несколько часов. В городе были сильные разрушения, начались пожары.
Раевский понимал, что всему гарнизону суждено погибнуть, если в ближайшие часы не прибудет подкрепление.
Но еще в самом начале обстрела кто-то из офицеров крикнул:
— Ваше превосходительство, адъютант от его сиятельства князя Багратиона!
— Где он?!
На взмыленной лошади к генералу подъехал адъютант, прорвавшийся в горящий город. Он держал в протянутой руке маленький клочок бумаги.
Раевский резким движением развернул его. Почерк князя он узнал сразу.
«Друг мой! Я не иду, я бегу, — писал Багратион. — Хотел бы иметь крылья, чтобы поскорее соединиться с тобой. Держись! Бог тебе помощник!»
То была первая весточка от командования за эти дни. Как она была нужна именно сейчас, в трудную минуту! Значит, обе армии идут сюда, к Смоленску. Значит, усилия были не напрасны. Значит, все было сделано правильно…
Об этой ночи и этом дне позже писали много. По-разному. Но сходились все в одном — налицо была явная неудача французов и поразительная стойкость русских войск.
Писали, к примеру, следующее:
Наполеон (из мемуаров, продиктованных на острове Св. Елены):
«Пятнадцатитысячному русскому отряду, случайно находившемуся в Смоленске, выпала честь защищать сей город в продолжение суток, что дало Барклаю-де-Толли время прибыть на следующий день. Если бы французская армия успела врасплох овладеть Смоленском, то она переправилась бы там через Днепр и атаковала бы в тыл русскую армию, в то время разделенную и шедшую в беспорядке. Сего решительного удара совершить не удалось» (это место мемуаров французского императора прокомментировано самим Раевским следующим образом: «Сей отряд русской армии был мой корпус, соединенный с остатками отряда Неверовского»).
П. И. Багратион (из письма Ф. В. Ростопчину 14 августа 1812 года):
«Я обязан многим генералу Раевскому, он, командуя корпусом, дрался храбро…»
(Из рапорта Александру I о сражении под Смоленском и других донесений):
«Я… отрядил с 7-м корпусом генерал-лейтенанта Раевского, приказав ему всевозможно стараться во что бы то ни стало соединиться с генерал-майором Неверовским. Раевский, удвоив марш и прошед без привалу 40 верст, соединился на рассвете 4-го числа в виду многочисленной армии, предводительствуемой самим французским императором, в 6-ти верстах от Смоленска, и хотя неприятель, узнав о следовании к Смоленску вверенной мне армии, употребил все усилия, дабы до прибытия прочих войск истребить малый отряд, защищающий Смоленск, но храбрые русские воины с помощью божиею, при всей своей от продолжительного марша усталости, отражали мужественно неприятеля…
Поистине скажу, что герои наши в деле под Смоленском оказали такую храбрость и готовность к поражению неприятеля, что едва ли были подобные примеры».
М. Ф. Орлов (из записок):
«Горсть храбрых под начальством Героя уничтожила решительное покушение целой армии Наполеона».
Денис Давыдов (из замечаний на «Некрологию генерала Н. Н. Раевского»):
«…Гибель Раевского причинила бы взятие Смоленска и немедленно после сего истребление наших армий…» Д. Давыдов отмечал громадное значение «сего великого дня, без коего не было бы ни Бородинского сражения, ни Тарутинской позиции, ни спасения России».
Н. Н. Раевский:
«…Я приписываю успех сего сражения… храбрости войск моих…
Я сражался с твердым намерением погибнуть на сем посту чести — быть может, и славы; и когда я взвешиваю, с одной стороны, важность последствий сего дела, а с другой — малость потери, мною понесенной, то ясно вижу, что успех зависел не столько от воинских моих соображений, как от слабости натисков Наполеона, который вопреки всегдашним своим правилам, видя решительный пункт, не умел им воспользоваться…
Это, могу сказать, была благополучнейшая минута всего военного моего поприща… одно из важнейших происшествий моей жизни».