Герои 1812 года
Шрифт:
И вот настал 1812 год, «памятный для каждого русского, славный опасностями, тяжкий трудами».
С началом весны из Петербурга в направлении границы начали выступать по одному гвардейские полки. Когда в поход двинулся Преображенский полк, где в молодости служил и в штатах которого находился до своей отставки А. И. Остерман-Толстой, он выехал в карете к Нарвской заставе, мимо которой проходили гвардейские полки. Здесь отставной генерал увидел издали императора Александра I, который отвечал на приветствия воинов непривычными для их слуха словами: «В добрый путь!» Все были взволнованы, в эту минуту каждый думал о судьбе своего Отечества, над которым уже нависла угроза вторжения несметных полчищ Наполеона. Глядя вслед уходившему полку, Остерман-Толстой ощутил, как никогда, всю остроту своих переживаний, по поводу вынужденной отставки. Его угнетало пребывание в столице, в то время, как большинство его сослуживцев уже находилось в армии, но обращаться к царю с просьбой о возвращении на службу он так и не стал.
В начале апреля Остерман узнал, что Александр I, покинув Петербург, отбыл к армии. Это означало, что близилось военное столкновение. В этих обстоятельствах Остерман недолго размышлял над тем, какое следовало принять решение. Его могли вычеркнуть из списков военных чинов, но кто бы мог запретить ему сражаться за Отечество? Наскоро собравшись, он выехал в сторону западной границы.
В то время, как царь и военный министр находились в Вильно, Остерман-Толстой достиг расположения 1-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта П. X. Витгенштейна, находившегося на правом фланге 1-й Западной армии между Россиенами и Кейданами. Явившись в Шавли на квартиру корпусного командира, Александр Иванович отрекомендовался волонтером и выразил готовность служить в любой должности. Очевидно, Витгенштейн с пониманием встретил просьбу самолюбивого Остермана, после чего тот и остался при 1-м пехотном корпусе.
Войска Витгенштейна давно уже пребывали в состоянии боевой готовности. Вторжение неприятеля ожидалось со дня на день. Меры же, принимаемые русским командованием для отражения противника, вызывали скептическое отношение у П. X. Витгенштейна. Он даже рад был неожиданному приезду Остермана, с которым мог поделиться своими сомнениями.
Русские войска находились слишком близко к границе и слишком далеко друг от друга, чтобы в случае вторжения наполеоновских войск успеть беспрепятственно соединиться и не быть отрезанными друг от друга в самом начале войны. В особо опасном положении находился 1-й пехотный корпус П. X. Витгенштейна, занимавший крайнее положение на фланге 1-й Западной армии.
Витгенштейн, Остерман-Толстой и часто наезжавшие в Шавли корпусные командиры Н. А. Тучков и П. А. Шувалов обменивались мнениями, не скрывая друг от друга самых худших опасений, которые вскоре из предположений превратились в реальность.
13 июня офицер, посланный М. Б. Барклаем-де-Толли, привез письменное известие о событиях, происходивших на Немане в ночь с 12 на 13 июня: «Неприятель переправился близ Ковно, и армия сосредоточивается за Вильною; почему предписывается вам начать тотчас отступление по данным вам повелениям», — писал главнокомандующий командиру 1-го пехотного корпуса.
Едва войска Витгенштейна выступили, как он известился о том, что со стороны Ковно наперерез его корпусу двигаются значительные силы французов. 15 июня 1-й пехотный корпус прибыл к Вилькомиру, где почти одновременно с ним появился корпус французского маршала Удино. Войскам Витгенштейна еще предстояло перейти вброд реку Свенту, когда арьергард Кульнева, прикрывавший переправу, был уже атакован многочисленным неприятелем. В течение двух часов трехтысячный русский отряд отражал натиск противника, стремившегося настигнуть корпус Витгенштейна. Во время этого боя среди русских воинов появился высокий генерал в очках, в мундирном сюртуке с орденом св. Георгия III степени. Он подавал советы русским артиллеристам, направлявшим огонь в наступавшие неприятельские колонны, участвовал в отражении атак кавалерии противника, содействовал порядку на переправе через реку. При этом генерал не вмешивался ни в распоряжения командира корпуса, ни начальника арьергарда. «Остерман принимал участие в этом деле как волонтер», — писал в одном из своих писем в Петербург П. X. Витгенштейн.
Поступок генерал-лейтенанта А. И. Остермана-Толстого, принявшего участие в одном из первых боев с неприятелем в качестве рядового воина, обратил на себя общее внимание. 19 июня находившийся в Свенцянах Александр I получил донесение от генерал-адъютанта Ф. П. Уварова, который, пользуясь доверительными отношениями с царем, писал со свойственным ему прямодушием: «При корпусе графа Витгенштейна видел я графа Остермана, который с тем приехал, чтобы ожидать начала, а как оное уже объяснилось переходом неприятеля границы и даже пушками и ружьем под Вилькомиром, то и полагает явиться граф Остерман в главную квартиру с тем, чтобы быть готову на всякое употребление как заблагорассудите, ежели не иначе, то хотя на ординарцы к Вашему Величеству; сие похоже на графа Остермана и на настоящего русского; я сие все написал, дабы Ваше Величество знали, а там поступить как вам угодно…» Ф. П. Уваров не скрывал своей симпатии и уважения к своевольному генералу, который нашел столь необычный способ возвратиться на военную службу в грозную для Отечества пору.
Александр I, приняв во внимание настроение общего сочувствия Остерману, не дожидаясь, пока он явится демонстративно «проситься на ординарцы», 23 июня разрешил ему «вернуться в действительную службу». 25 июня в местечке Замоши Остерман-Толстой «по повелению его императорского величества прибыл к командованию 4-м пехотным корпусом», с которым и прошел до дорогам Отечественной войны 1812 года.
Пока корпуса, входившие в 1-ю Западную армию, маневрировали на дорогах, ведущих к Свенцянам, главные силы Наполеона, заняв Вильно, прервали их прямое сообщение со 2-й Западной армией П. И. Багратиона, которая по первоначальному замыслу должна была ударить во фланг и тыл неприятеля, действовавшего против войск Барклая-де-Толли. Но по достижении намеченного рубежа у Свенцян в 1-й Западной армии стало известно об огромном численном превосходстве противника, вклинившегося между обеими русскими армиями и одновременно обходившего их с флангов. Не вдаваясь в сражение, 1-я Западная армия уходила к реке Двине, в излучине которой был расположен Дрисский укрепленный лагерь, выстроенный по рекомендации прусского советника Александра I К. Фуля.
27 июня 1-я Западная армия, встревоженная и недовольная своим поспешным отступлением, достигла дрисских укреплений, где ее ожидало новое разочарование. Разместив свой 4-й пехотный корпус на левом фланге боевого порядка среди сложной системы ложементов, редутов, люнетов и засек, А. И. Остерман-Толстой отправился обозревать лагерь, интересуясь мнением сослуживцев, которые смотрели на инженерные затеи Александра I и его иностранных советников как на опасную игрушку, способную погубить армию. «Мы вступили сюда, думая, что неприятель явится за нами, — говорил Остерману Витгенштейн, — но он никогда не поступит так глупо. Он прямо идет по дороге в Смоленск, где нет ни души и нам придется бежать за ним стремглав, чтобы настичь его!»
Здесь же посреди укреплений разъезжал мрачный Александр I со своими многочисленными советниками и лицами из Главной квартиры. Остермана-Толстого так же, как и многих других русских военачальников, раздражало обилие иностранных фамилий в свите императора: Фуль, Паулуччи, Армфельд, Мишо, Беннигсен… Все они спорили между собой, обвиняли Фуля, каждый старался представить в выгодном свете собственные военные но знания, но в их доводах и аргументах не чувствовалось главного, того, что с самого начала войны не давало покоя Остерману-Толстому: боли за судьбу России, которую шаг за шагом, версту за верстой приходилось уступать неприятелю. Маркиз Паулуччи, бывший в то время начальником штаба 1-й армии, подъехав к группе корпусных командиров, стал рассуждать о военных действиях. Он с уверенностью говорил о том, как нужно было поступать вчера, позавчера, третьего дня и ранее, а Остермана и его соратников Н. А. Тучкова, Д. С. Дохтурова, К. Ф. Багговута и других интересовало, что будет с их Отечеством теперь, когда исчезла надежда на соединение обеих армий под Дриссой? Презрительно взглянув в глаза иностранцу, Остерман произнес гневно и отчетливо, так, чтобы его слышали все: «Для вас Россия — мундир, вы его наденете и снимете, для меня она моя кожа».
«Потеряв из виду неприятеля и принужденная ожидать его отовсюду», 1-я армия около недели находилась в Дрисском лагере. «Мы будем сидеть здесь, пока не съедим все припасы», — зло шутили офицеры. 2 июля арьергард доставил сведения, что неприятель в огромных силах ломится в пространство между Двиною и Днепром, все глубже всаживая клин между армиями Барклая-де-Толли и Багратиона. 1-я Западная армия, стремясь упредить противника, взяла направление на Витебск. Дорогой произошло немаловажное событие. Александр I по настоянию своих приближенных покинул армию.