Герои 1812 года
Шрифт:
«Вот и дело, — подумал Александр, засыпая, — сделаем, и все. Скорей бы!»
Маргарита Михайловна спала в ту ночь беспокойно. Сон не принес ей облегчения. Она видела себя, идущей по незнакомому городу. Прежде город был ей интересен, и она с любопытством разглядывала улицы, дома, торговые лавки. Но потом какая-то однообразность, навязчивость вывесок на всех домах стала раздражать ее. Она решила внимательнее прочесть то, что там было написано. «Твоя участь решится в Бородине» — значилось на дверях, окнах, стенах. И вдруг тоска от этой надписи, ощущение, что ничему никогда уже не суждено сбыться. Бессмысленность и этого незнакомого города, и всей ее жизни. В страхе она проснулась. Разбудила мужа и спросила:
— Где это — Бородино?
— Бородино? — повторил Александр со сна, и вдруг холод прошел по его сердцу. — Что за фантазия? В первый раз слышу это название. Спи, Марго, спи.
— Нет, вели принести карту, я боюсь, — повторила Маргарита. Карту принесли, сели искать, но маленькое Бородинское село не было тогда еще известно, и на карте его не оказалось [16] . На следующий день они простились, и Маргарита Михайловна отправилась к родителям в Москву.
1 сентября 1812 года она узнала о смерти мужа, убитого при Бородине. Известие сразило ее, но как только она поднялась с постели, то отправилась на поиски тела Александра.
16
Бородино было обозначено на карте. Но по семейным преданиям Тучковых, сон Маргариты представляется таким.
Была вторая половина октября. Погода стояла пасмурная, но сухая. Оставив вещи в усадьбе своей подруги, жившей недалеко от Можайска, Тучкова тут же послала в Лужецкий монастырь отслужить панихиду по убитым, а сама в дорожной карете поехала в Бородино.
Бородинское поле было завалено десятками тысяч трупов. Земское начальство распорядилось сжечь их. «Но под заревом пожара небывалого, при блеске костров, являются два лица на поле Бородинском… И тот отшельник, схимник соседственного монастыря, и та женщина, вдова генерала Тучкова…»
После двухдневного бесплодного скитания среди трупов Маргарита Михайловна принуждена была вернуться домой. Пережитое так отразилось на ее здоровье, что домашние опасались за ее рассудок. Но она выжила ради сына.
Мальчик рос и с каждым годом все более делался похожим на отца. Маргарите Михайловне казалось, что он как цветок, колеблемый ветром, так хрупок и прекрасен был его облик.
Николай, с раннего детства тихий и задумчивый, был определен в Пажеский корпус в Петербурге, но по слабости здоровья жил при матери. Несмотря на юный возраст, он умел внушить к себе уважение. Как-то сверстники вздумали посмеяться, что в корпус его приводит нянька — мадам Бувье.
— Прошу не шутить над нею, — внезапно побледнев, оборвал веселую болтовню юный Тучков, — она нянька, но любит меня как сына. — Смех оборвался.
Николай Александрович Тучков умер в 1826 году, 15 лет от роду (от сильной простуды).
О мадам Бувье он сказал чистую правду. Верная француженка весь остаток своей жизни провела в монастыре у его могилы и, умирая, завещала все свои сбережения на поддержание «неугасимого огня в лампадке». В то же время любимый брат Маргариты Михайловны был сослан в Сибирь за участие в заговоре против царя в 1825 году.
Она восприняла обрушившиеся на нее удары судьбы как знак свыше, призывающей ее покинуть мирскую, суетную жизнь и посвятить себя служению богу и утешению страждущих.
Вот и все, пожалуй, что можно сказать о жизни Маргариты Михайловны Тучковой.
Вся любовь земная, жившая в ее сердце, за эти годы исчерпала себя, ей ничего не нужно было более. Горе ее было не того свойства, которым часто кичатся женщины с тайной надеждой устроить еще свою судьбу. Сердце сгорело, но горячая природа требовала деятельности. «Точно так же, как больной переходит с места на место, чтобы облегчить свои страдания, так и она переезжала то из Бородина в Москву, то из Москвы в Бородино».
Сначала в 1818–1820 годах на Бородинском поле появилась маленькая четырехугольная церковь, простая по своей архитектуре и убранству. На стенах не было ни украшений, ни икон. Бронзовый иконостас расписан киевскими изографами. Рядом расположилась маленькая сторожка, где и жили долгое время Маргарита Михайловна и мадам Бувье.
«Осенью дождь стучал по тесовой кровле, и свист ветра смешивался с завыванием волков, которые ходили стаями по полю», но в сторожке жарко горели свечи, Маргарита Михайловна вышивала церковную пелену и тихо беседовала с мадам Бувье о прошлом. У монастырской стены вдова Александра вместе с сыном посадила крошечный тополек в память о погибшем муже и отце.
В первые годы своей пустынной жизни Тучкова носила вериги, но здоровье слабело от этого, и митрополит Филарет, друг и наставник ее, потребовал, чтобы она отказалась от испытания. В 1833 году начала строиться женская община, в которой «Маргарита Михайловна не позволяла себе таких удобств, которыми не пользовались все сестры». В 1838 году в Троицко-Сергиевской лавре она приняла малое пострижение, и община преобразовалась в Спасо-Бородинский монастырь. В 1840 году она приняла большое пострижение в лавре и сделалась первой игуменьей Спасо-Бородинского монастыря Марией.
Задуманный как место увековечения памяти мужа, монастырь превратился в памятник всем погибшим здесь воинам. На это толкнула Маргариту Михайловну сила, которая даже более любви к мужу питала ее сердце. «Эта сила — любовь к Отечеству, наследственное, родовое преимущество именитого рода Нарышкиных и доблестного рода Тучковых». Так писала о ней в 1875 году писательница Новосельцева Е. В., работавшая в издательствах «Русский вестник», «Русский Архив» под псевдонимом Т. Толычевой.
Игуменья Мария помогала крестьянам соседних деревень лекарствами, деньгами, советами. Всем обездоленным, отвергнутым находилось место под ее крышей. Отказа не было никому. В своей комнате она держала любимые вещи мужа и сына и до конца своей жизни берегла их. Часто в сильном волнении простаивала она часами у могилы сына, шептала вслух его имя, лицо ее темнело, и тогда монахини всеми силами пытались отвлечь ее, доказать, что она неодинока и любима.
К этому времени тополь разросся, стал могучим, как зеленая крепость. Он был почти единственной отрадой Маргариты Михайловны. И она не раз говорила, что в этом дереве жизнь всей ее семьи:
— Это вам обо мне останется, — просила она монахинь заботиться и беречь его.
Вот строки из письма к подруге, они показывают, что боль по утраченному никогда не покидала ее: «День походит на день: утреня, обедня, потом чай, немного чтения, обед, вечерня, незначащее рукоделие, а после краткой молитвы — ночь. Вот вся жизнь…»