Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 2)
Шрифт:
– На колени, ублюдок! Проси извинения у господ офицеров!
Летчик с ненавистью посмотрел на него своими заплывшими глазами.
– Предпочитаю умереть стоя,– возразил он. – Стреляй, сволочь!
Раздался выстрел, и количество трупов в штабеле увеличилось еще на одну единицу.
Случай с бывшим летчиком уничтожил у заключенных последние надежды на всевозможное облегчение своего положения. В то же время этот инцидент возбудил любопытство у зрителей на трибуне. Одни из них делали какие–то пометки в своих блокнотах, другие окружили коменданта лагеря и забросали его вопросами. Цирайс постарался удовлетворить их любопытство.
Я уже говорил вам о том, что в этом блоке содержатся только приговоренные к смерти. Причем все приговоры давно вступили
Почему? – с недоумением спросил группенфюрер.
В самом деле, неужели вы хотите перевоспитать их? – спросил один из бригаденфюреров.
Может быть, ждете, когда они покаются? – высказал предположение другой бригаденфюрер.
Не то и не другое,– отрицательно покачал головой Цирайс. – Они не поддаются перевоспитанию, не собираются раскаиваться, смерти не страшатся, а, наоборот, сами просят, расстрелять побыстрее. Скорая смерть для них – это не зло, а благо. Вина их перед нами настолько велика, что даже самая медленная и мучительная казнь не может доставить нам полного удовлетворения. Прежде чем убить, мы должны убедить их в том, что они не люди, а обыкновенные скоты. На это направлены все наши действия, и мы своего добьемся.
Каким образом? – задал вопрос один Из присутствующих. – Война пожирает наши лучшие кадры. Людей не хватает. И у вас, конечно, их нет. Как вы выходите из положения?
В помощь эсэсовцам из среды заключенных выдвигаем способных людей. Такая практика вполне оправдала себя. Во–первых, они заменяют немцев которые нужнее на фронте. Во–вторых, своими действиями они причиняют другим заключенным не только физическую, но и моральную боль. Как говорится, своя палка всегда бьет больнее. А как она бьет, вы увидите после перерыва ...
С разрешения коменданта ротенфюрер увел своих эсэсовцев на обед, а их места заняли штубендисты во главе с блоковым. Снова приступили к издевательской зарядке. По команде Гориллы узники бегали, ползали по–пластунски, ходили гусиным шагом, бегали на четвереньках, прыгали на одной ноге, вертели головами и всем корпусом, до одурения подскакивали на месте– Увесистая дубинка этого негодяя все чаще обрушивалась на головы ни в чем не повинных людей. Но вошедшему в азарт садисту этого показалось мало, он придумал новую «забаву»: хватал за шиворот по два человека, подтаскивал к канализационному колодцу и сталкивал их туда. Ноги людей не доставали дна этой вонючей ямы, и, чтобы не утонуть в грязной жиже, они вынуждены были плавать. Но их аилы иссякали быстро, и они Начинали тонуть. Как говорится, утопающий хватается за соломинку, а так как соломинки под рукой не оказывалось, то они хватались друг за друга. Ужас сковывал их волю и сознание. Пытаясь освободиться от цепких объятий невольного противника, они начинали ожесточенную драку. Для Гориллы этот момент был самым забавным. Глядя на свои жертвы, которые топили друг друга, он хохотал как сумасшедший.
Не отставал от своего начальника его первый помощник Михаил Иханов. Когда–то он служил в кавалерии и считался лихим наездником. Характер у него был необузданный. На скачках или на тренировках, войдя в раж, он мог загнать любого коня. Очевидно, вспомнив об этом, он решил повторить приемы наездника–садиста на людях. Выбрав из среды заключенных более или менее сильного и здорового на вид человека, он сел на него верхом и, немилосердно хлеща нагайкой, заставил бегать вокруг барака до тех пор, пока несчастный хефтлинг, обливаясь потом и кровью, не упал на землю. Но и после этого Мишка Иханов не оставил его в покое – взобрался на него обеими ногами и прыгал на его груди до тех пор, Пока не переломал кости. Выходка этого кретина вызвала у немцев бурное одобрение. Когда он скакал на своем двуногом коне мимо них, они от удовольствия потирали руки, смеялись, аплодировали и даже гикали вместе с ним. Ободренный хозяевами, Иханов таким же способом замучил до смерти
Переводчики Адам и Володька в основном измывались над своими земляками. Почти все поляки, находившиеся в двадцатом блоке, были участниками недавнего Варшавского восстания. Все они пострадали за освобождение родного народа из–под ига немецких фашистов. Адам и Володька тоже были поляками, но к антифашистской борьбе не имели никакого отношения. Владельцы богатых хуторов, они оба были активными участниками одной из кулацких банд НСЗ и вместе с немецкими карателями нападали на польских партизан, задерживали и доставляли в гестапо советских воинов, бежавших из лагерей военнопленных, поджигали дома активных участников подпольного движения. Попали они в лагерь смерти, можно сказать, случайно. Однажды ночью, возвратившись с очередной совместной карательной экспедиции против партизан, Адам застал свою жену в объятиях незнакомого мужчины. Ревнивый муж не стал выяснять, кто был этот человек, так неожиданно осчастлививший его супругу, выхватил пистолет и одну за другой, всадил три пули в пылкое сердце своего соперника. К несчастью доморощенного Отелло, убитый им человек оказался не простым донжуаном, а местным немецким комендантом. Боясь ответственности, Адам, проводивший беспощадную борьбу с подпольщиками, сам вынужден был уйти в подполье и некоторое время скрывался на хуторе своего друга Володьки. Но скрываться в стане предателей – это все равно что носить воду в решете. Кто–то из своих же донес в гестапо, и оба негодяя были арестованы, приговорены к смерти и направлены в концлагерь Маутхаузен.
Несмотря на свое тугодумие, блоковой обладал поразительной способностью отличать негодяев от порядочных людей. Когда ему понадобились переводчики с польского на немецкий язык, он выдвинул на вакантные должности именно Адама и Володьку, хотя среди вновь прибывших поляков были люди и с высшим образованием, владевшие не только немецким и польским, но и многими другими европейскими языками. Бывшие бандиты из НСЗ по достоинству оценили такую милость и стали самыми верными помощниками Гориллы. За последние три месяца вместе с блоковым и отдельно от него они замучили более ста своих земляков. К тому времени, когда происходили описываемые события, в двадцатом блоке поляков осталось немного. В живых остались они благодаря тому, что, зная, кроме родного языка, другие языки, выдавали себя то за чехов и словаков, то за украинцев и белоруссов. Но стоило Адаму и Володьке разгадать их тайны, как несчастные тут же подвергались жестоким пыткам и издевательствам, а через день–другой их бренные останки уже горели в печах крематория.
Хотя эти палачи служили фашистам верой и правдой, однако хозяева им, не доверяли огнестрельного оружия. Для самообороны на случай столкновения с другими заключенными блоковой всегда носил с собой, как было указано выше, увесистую дубину со свинцовым наконечником. Иханов ни на минуту не выпускал из рук нагайку, Адам где–то подобрал продолговатую стальную пластинку, наточил с одного конца и носил ее вместо ножа. Володька нашел круглый камень величиной с утиное яйцо, завернул его в носовой платок и пользовался им вместо кистеня.
Накануне Адаму случайно удалось подслушать разговор четырех заключенных. Говорили они по–польски, хотя числились словаками. «Никаких надежд на спасение у нас не осталось,– сказал один из них. – Мы обречены. А наши палачи Адам и Володька имеют реальную возможность вернуться домой». – «Каким образом?» – поинтересовался другой. «Ценою предательства они могут заслужить у фашистов прощение». – «Известное дело, ворон ворону глаз не выклюет»,– согласился с ним первый. «А что вы предлагаете?» – спросил третий. «Сообщить бы на родину о злодеяниях этих извергов. Тогда не только для них самих, но и для их потомков не осталось бы места под небом Польши»,– страстно прошептал четвертый. «У нас нет связи с внешним миром, поэтому пока не можем сообщить о них на родину. Но если кому–нибудь из нас посчастливится остаться в живых, то пусть он не забудет наших палачей»,– сказал первый.