Герои былых времен
Шрифт:
– Да ладно, не переживай, сами знаем! – сочувственно хлопнул его по плечу Рагнар.
Дальше помещений для слуг друзья решили не ходить – ни к чему наживать лишние проблемы. Остались ждать в маленькой потайной каморке за кухней. К королеве с Эдуардом отправился только Хельги, идти в одиночку принц почему-то боялся.
Появлению давно пропавшего сына серая тень, что именовалась его матерью, не удивилась и не обрадовалась. Вскинула на мгновение свои прозрачно-бездумные, сонные глаза, прошелестела чуть слышно:
– А, это вы, сын мой… – и вновь углубилась в вечное свое рукоделие.
– Да, это я, матушка, – сказал принц твердо и отчетливо. Во дворце все так обращались к королеве, если хотели, чтобы она их заметила и услышала. –
Женщина приняла вещицу, безразлично взглянула, ответила равнодушно:
– Благодарю, сын мой. Я надену его к трапезе.
– Нет! – настаивал он. – Наденьте теперь же! Немедленно!
– Хорошо, сын мой, я сделаю, как ты хочешь. – Королева, привыкшая к покорности, надела колечко на безымянный палец левой руки.
И тут… Но чтобы не рассказывать историю с конца, поведаем ее с самого начала.
Чуть менее четверти века назад жила в королевстве Эйк юная принцесса Маргит. Всем она, казалось, была хороша – и умна, и учена, и красива, словно дева корриган. Но уж так упряма и своенравна, что родители отчаялись сыскать жениха для единственной дочери. Слава о диком нраве красавицы Маргит гремела по всему человечьему Северу. Разное поговаривали люди. Будто скачет она на охоту по лесам без седла на черном жеребце по кличке Демон – таком злющем, что его и конюхи-то боятся! – в компании троих беглых каторжников и всего лишь одной фрейлины. Будто бы стреляет она из лука и дерется на боевых топорах, а в минуты ее гнева все обитатели замка, не исключая самого короля, прячутся по шкафам и кладовкам, чтобы не подвернуться под горячую руку «нежной девы». Будто дает она отставку всем без исключения женихам, причем так умеет ославить, такие недостатки выискать и так остро их высмеять, что ни один из юношей – и герцогского, и королевского рода – не возвращается из Эйка без обидного прозвища!.. Да, многое рассказывали про эйкскую принцессу – и все было правдой! Потому, когда посватался к ней сосед, молодой ольдонский король Филипп, родители не питали никаких надежд. Спору нет, партия была бы хороша во всех отношениях, но уж больно неказисто выглядел сам жених! Долговязый, нескладный и неловкий, вечно угрюмый и желчный, да еще и хворый. Правда, настоящими болезнями он вроде бы не страдал, но жаловался постоянно: тут у него колет, там ломит, здесь колотится… Такой и менее разборчивой девице не понравился бы!
Каково же было их удивление, когда дочь неожиданно дала согласие!
Свадьбу сыграли на следующий же день, не дожидаясь приезда знатных гостей. Короткой и невеселой она вышла. Невеста сидела тихо-тихо, она напоминала тень – пока еще свою собственную. Те, кто знал ее, были как на иголках, ждали – вот сейчас, сейчас принцесса вскочит да покажет этим надменным ольдонцам на что способна! Им казалось, странная свадьба эта – один из злых розыгрышей, которыми так славилась Маргит.
Но ожиданиям не суждено было сбыться. Так и осталась невеста оцепеневшей и бессловесной на свадебном пиру. А уже на следующий день Филипп увез молодую жену в Ольдон. С тяжелым сердцем провожали присмиревшую дочь на чужбину король с королевой. Дивились люди, как это удалось Филиппу так быстро укротить строптивицу? Поговаривали, будто опоил, приворожил король принцессу, позарившись на плодородные эйкские земли у западных границ своего королевства – богатое приданое назначил король Ислинифр засидевшейся в девках дочери. Поговаривали, будто не обошлось дело без черного колдовства… Правильно поговаривали!
Два десятилетия прожила зачарованная Маргит в Ольдонском дворце серой тенью своего венценосного супруга. Утопленная в дурном приворотном зелье, спала беспробудным сном ее мятежная душа. Околдованная женщина все видела, все помнила и понимала – но ничего не могла изменить. Черное колдовство лишило ее воли, сделало безропотной и покорной рабыней. Она даже молить богов
Но спасение пришло к ней из тьмы веков в виде невзрачного колечка с печаткой, украшенной незнакомым современной магии символом.
Миг – и слетели чары, развеялся дурман, гордый дух принцессы Эйка вырвался на свободу!
Забившись в уголок, судорожно вцепившись в руку наставника, Эдуард едва ли не с ужасом наблюдал за теми переменами, что творились с его матерью. Женщина преображалась на глазах! Распрямлялись поникшие плечи, и осанка приобретала царственное величие, глаза, прежде тусклые, будто подернутые пеленой, разгорались молодым светом, маска неподвижности слетала с лица, розовели бесцветные губы, румянец ложился на щеки… Конечно, двадцать лет не могли пройти бесследно, время наложило на облик королевы свою печать. И все же теперь в ней гораздо легче было узнать прежнюю, юную и вздорную красавицу Маргит, нежели ту бесцветную и безответную женщину, что Эдуард знал как свою мать!
Ах, каким же прекрасным, каким упоительным может быть чувство ярости, когда испытываешь его после того, как долгие годы не знал вообще никаких чувств!
Ярость, огненная, слепящая, разбушевалась и заклокотала вулканом в ее груди.
Как!!! Это ее, принцессу Маргит, превратили в бессловесное животное! В скотину вроде смиренной овцы или унылого рабочего вола! "И кто? Кто?! Дохляк Филипп, мерзкое отродье Ольдонского Кровопивца, которому она прежде и руки бы не подала! Опоил, околдовал… Двоих детей, стыдно вспомнить, двоих детей от него прижила! А отец с матерью! Они куда смотрели?! Почему меры не приняли, колдунов не призвали – родную дочь спасти?! Избавились, сбыли с рук – и рады, демон их побери! Войной, войной надо на Эйк пойти – камня на камне не оставить! А дети? Ее ли это плоть и кровь?! Девка – малахольная, сонная, будто тоже зельем опилась! А парень – наследничек называется! – в родительский дворец годами носа не кажет, все мир спасает! А чего этот мир спасать, пусть бы горел, окаянный, синим пламенем!!! А подданные? Да они ее ни в грош не ставят, королеву свою! Слуги – те и вовсе как на мебель смотрят! На плаху, на плаху их всех!!!
На весь свет была зла королева Маргит. Мысли скакали безумным галопом с одного на другое – и ярость нарастала. Гнев жег душу, рвался на волю, его требовалось немедленно выплеснуть на чью-то голову…
И жертва нашлась. Сама явилась, на свою беду. Король Филипп не имел обыкновения заглядывать в супружеские покои при свете дня. За долгие годы совместной жизни такое случалось всего-то дюжину раз… Правильно говорят маги-нумерологи: тринадцать – несчастливое число!
– А-а! – вскричала королева голосом резким и пронзительным, похожим на скрежет металла по стеклу. – Это ты! Эттелийским вином угостил, да?! Из собственных погребов, да?!
Не успев вымолвить ни слова, король в панике шарахнулся к двери. Серовато-бледное лицо его совсем побелело. Уж он-то сразу узнал в разъяренной фурии, представшей перед ним, ту, прежнюю – строптивицу Маргит. Другие, может, и позабыли, но он-то прекрасно помнил, чего от нее можно ожидать.
Почуяв недоброе, Эдуард выскочил из своего угла, встал между родителями:
– Матушка! Отец!
Но Маргит отодвинула его тяжелой, властной рукой.
– Посторонись, сын! Как бы и тебя заодно не зашибить!
– А-а-а! – заверещал король затравленно и ринулся вон из супружеской опочивальни. За ним, с лихим охотничьим посвистом, устремилась королева. Ошеломленно переглянувшись, Хельги и Эдуард побежали следом. Миновали одну залу, другую, третью… А в четвертой Филипп Ольдонский понял, какую оплошность совершил. Это была оружейная…
Слава богам и средневековым архитекторам, в парадной части Ольдонского дворца почти не было тупиковых помещений. Залы и комнаты опоясывали его бесконечной анфиладой. Сломя голову с воплями о помощи несся по ним король, спасаясь от гнева супруги.