Герои до встречи с писателем
Шрифт:
Последнее полотно из этого триптиха в честь революционных героев Давид создавал, полагаясь исключительно на свое воображение. Работал он, как всегда, упорно, но отсутствие живой модели (а он не мог даже воспользоваться своими воспоминаниями, поскольку никогда не видел Жозефа Бара) ставило его в трудное положение. Он создавал идеализированный образ ребенка. Картина не была еще завершена и к моменту его выступления в Конвенте третьего термидора, где он рассказывал о плане манифестации, посвященной юным героям.
С присущим ему размахом он набрасывает проект грандиозного зрелища. Перед слушателями, членами Конвента,
Народная церемония должна начаться в три часа пополудни залпом артиллерии, излагает Давид свой план. Колонны с изображениями Бара и Виала, с картинами, на которых будут отображены их подвиги, под дробь барабанов, движутся к Пантеону, где уже покоятся национальные герои Лепелетье и…
…нередкое в твоих сынах,
Что юность, полная геройства,
Сражалась смело в их рядах?
Однажды Генрих Гейне, писавший корреспонденцию о выставке в аугсбургскую «Всеобщую газету», среди похвальных возгласов о картине Делакруа услышал поразившие его слова: «Черт возьми! Эти мальчишки бились как великаны!» Вместе с остальными героями картины с уличной мостовой переселился на полотно и мальчишка – гамен, как называют таких сорванцов в Париже. Поэзия шла рядом с политикой.
Легенды о подвигах маленьких парижан продолжали жить и годы спустя. Одну из таких легенд услышал в Париже летом 1833 года Ганс Христиан Андерсен. Случай, о котором он узнал, так взволновал молодого датского писателя, что одно время он даже намеревался написать роман об июльском восстании. Позже, однако, услышанную историю изложил в виде небольшого малоизвестного сейчас рассказа «Маленький бедняк на троне Франции».
Интересно, что Андерсен связывает легенду о мальчике-герое с картиной Делакруа.
В столице Франции, где Андерсен пробыл всего месяц, ему хотелось увидеть как можно больше достопримечательностей.
Как-то молодой парижанин, его друг, привел Андерсена на выставку картин. Полотно Делакруа произвело на него неизгладимое впечатление. Но особенно взволновала Андерсена история подлинного героя подростка, послужившего прототипом художнику.
По словам спутника Андерсена, поведавшего ему, видимо, популярную тогда легенду, мальчик, изображенный на картине, погиб не на баррикаде, а в другом месте. Жизнь мальчугана геройски оборвалась при штурме королевского дворца. Он был убит в самый блистательный день победы, когда каждый дом был крепость, а каждое окно бойницей. Даже женщины и дети сражались. Вместе со всеми они ворвались в покои и залы дворца. Оборванный мальчуган-подросток мужественно бился среди взрослых. Смертельно раненный, он упал. Это произошло в тронном зале, и его, истекающего кровью, положили на трон Франции, обернули бархатом раны; кровь струилась, по королевскому пурпуру…
– Предсказал ли кто-нибудь этому мальчику еще в колыбели: «Ты умрешь на троне Франции!», – воскликнул писатель.
Через несколько дней Андерсен описал эту поэтическую историю в письме на родину. Но на этом интерес к судьбе юного героя не закончился. Захотелось узнать, где похоронен парижский мальчуган. Тот же спутник привел его на кладбище. Был день памяти погибших. На улицах раздавались звуки хоральной музыки, а на стенах домов развевались траурные полотнища и знамена. На маленьком кладбище каждому, кто проходил мимо, давали пригоршню букетиков желтых бессмертников, обвитых крепом, с тем, чтобы бросать их на могилы.
Перед одной из них на коленях стояла старая женщина с бледным лицом. От нее нельзя было отвести взгляда. Первое предположение, возникшее при виде этой безутешной, убитой горем старухи, превратилось в уверенность: она склонилась перед могилой того самого мальчика.
Громадный человеческий поток двигался в удивительном молчании мимо. На всех могилах горели голубые огни. Глубокая тишина производила необыкновенное впечатление. Андерсен положил свой букет на могилу, спрятав из него только один цветок. «Он напоминает мне, – писал Андерсен, – о юношеском сердце, которое разорвалось в борьбе за отечество и свободу».
Отважный и благородный малыш заживет второй жизнью не только на полотнах французских мастеров и в рассказе Андерсена, но и на страницах многих других произведений искусства, в том числе и литературных. В том же 1836 году, когда в журнале «Ирис» был опубликован рассказ Г. X. Андерсена, на парижской площади Звезды завершили сооружение Триумфальной арки. На одной из скульптурных групп, украсивших ее, были изображены «Волонтеры 1792 года». Современники назвали эту поэму в камне Франсуа Рюда, посвященную народному восстанию, – «Марсельеза». В центре группы – подросток, почти мальчик. Прильнув к плечу воина, он сжимал рукоятку меча Вся его фигура, взгляд полны решимости драться до победы.
Встретим мы его под разными именами и в произведениях Виктора Гюго – в романе «Собор Парижской богоматери», в «Истории одного преступления», во многих стихах, в том числе и в стихотворении «На баррикаде». И, наконец, как наиболее яркий образ он предстанет перед нами под именем Гавроша на страницах огромной социальной фрески «Отверженные».
Нам неизвестно имя мальчика, о котором рассказал Г. X. Андерсен, мы не знаем, кого изобразил на своей картине Делакруа. Но несомненно, что материал для их произведений дала жизнь. Из жизни на страницы книги пришел и Гаврош – бесстрашный парижский гамен.
…Гюго снова берет в руки перо. Почти машинально чертит на бумаге контуры мальчишеской фигурки. Таким Гюго представляет себе своего Гавроша. Сквозь свист пуль и грохот канонады, сквозь ружейную пальбу слышится веселый голосок. Это поет его Гаврош.
С задорной песенкой на устах малыш отправляется на войну. В руках у него старый седельный пистолет, «экспроприированный» им у торговки хламом. Но он мечтает о большом, настоящем ружье, таком, какое было у него в 1830-м, в Июльские дни, когда французы поспорили с королем Карлом X. Гаврош – ветеран народной борьбы, ему не впервой воевать. И он получит свое ружье, чтобы драться наравне со взрослыми…