Герои до встречи с писателем
Шрифт:
Имя это В. Гюго нередко вспоминает в своих произведениях– Жозеф Бара…
Всякий раз, когда народ поднимается в бой против тирании, говорил писатель, когда раздается клич «отечество- в опасности»– в эти исторические моменты обыкновенный человек «вырастает в гиганта. Руже де Лиль слагает песнь, ее претворяет в жизнь Бара». В грозный для родины час, когда прусские войска вторглись во Францию, В. Гюго в «Воззвании к французам» призывал с трибуны: «Пусть каждый подросток будет таким, как Бара!»
Юный патриот, чье имя стоит первым в списке реальных предшественников Гавроша, жил и сражался за полвека до того, как герой Гюго поднялся на баррикаду, в те великие дни, когда французы шли в бой за свободу, равенство и братство, штурмовали Бастилию, вели
В судьбе тринадцатилетнего Жозефа Бара не так уж много общего с Гаврошем. Но писателю часто и не нужно, чтобы точно совпадали факты реального прототипа и его героя. Для Гюго было важно нарисовать героический характер, создать живой литературный персонаж. Жозеф Бара был в этом смысле великолепным «натурщиком», с которого было очень удобно писать образ юного героя. Его подвиг вдохновил многих художников. Об этом маленьком храбреце было сложено столько песен и написано столько стихов, недаром его изображали на своих работах художники и скульпторы: Поэты Т. Руссо, М.-Ж. Шенье, О. Барбье посвящали ему свои стихи, художник Жан-Жозе Веертс, скульпторы Давид Д'Анжер, Альберт Лефевр создали ему памятники, и даже такой гений живописи, как Луи Давид из трех картин, посвященных деятелям Великой французской революции, «мученикам свободы» – Лепелетье и Марату, одну– третью – посвятил Жозефу Бара. Правда, из-за особых обстоятельств, о которых еще пойдет речь, полотно это, ныне хранящееся в музее города Авиньона, художнику закончить не удалось.
…Год 1793-й, как сказал о нем поэт, «венчанный лаврами и кровью, страшный год!», начался тревожным известием. За день до казни Людовика XVI бывший офицер его бывшей охраны убивает революционера, члена Конвента – Мишеля Лепелетье.
Враги республики ликуют. Торжествуют они и в марте, когда на северо-западе страны в Вандее вспыхивает контрреволюционный мятеж. К внешнему фронту, тугим кольцом охватившему страну, добавился внутренний фронт.
С новой силой над площадями Парижа звучит призыв: «Отечество в опасности!» Вновь гремят слова: «К оружию, граждане! ровняй военный строй!» Барабаны бьют сбор, трубы трубят тревогу, батальоны выступают в поход. Солдаты революции идут усмирять мятежную Вандею.
Вперед, сыны отчизны милой!
Мгновенье славы настает!
Юный барабанщик Жозеф Бара шагает в первых рядах. Его палочки, ударяясь о туго натянутую кожу барабана, дробно отбивают: Вперед! Вперед! Слова героической «Марсельезы», созданный саперным капитаном К. Ж. Руже де Лилем, звучат призывом к сражению, предупреждают о встрече с ненавистным врагом. «Любой из нас героем будет», – поют бойцы, и Бара подхватывает эти слова, произнося их как клятву. Его матери, бедной многодетной вдове, которой он регулярно пересылает свое жалованье солдата, не придется за него краснеть. Жозеф Бара, маленький гражданин французской республики, будет отважно сражаться в рядах патриотов, и сдержит свою клятву.
Во время стычки в лесу Жозеф Бара был окружен отрядом мятежников. Двадцать ружейных дул направили на юного барабанщика. Двадцать вандейцев ждали приказа своего главаря. Мальчик мог спастись ценой позора. Стоило лишь прокричать, как требовали враги, три слова: «Да здравствует король!» Юный герой ответил возгласом: «Да здравствует республика!» Двадцать пуль пронзили его тело. А через несколько часов революционные войска ворвались в Шоле, последний оплот мятежников. И словно подхватив предсмертный возглас Жозефа Бара, они вошли в город с криками: «Да здравствует республика!» После победы у стен Шоле комиссары доносили Конвенту, что в боях отличились многие храбрецы. Барабанщик Жозеф Бара был первым в списках отважных.
Пройдет всего несколько месяцев и с трибуны конвента прозвучат страстные слова Максимилиана Робеспьера: пусть трепещут тираны – враги свободы – в тот день, когда французы придут на могилы героев поклясться следовать их примеру! «Юные французы, – обращался Неподкупный к молодым республиканцам, – слышите ли вы бессмертного Бара!» И молодежь, находившаяся в зале, вскочив со своих мест, с энтузиазмом прокричала:
В своей речи, как всегда патетической, Робеспьер говорил о революции, как о переходе от царства преступления к царству справедливости, о том, что надо бороться с предрассудками и пороками, доставшимися в наследство. Он хотел с помощью мудрости и морали утвердить среди соотечественников мир и счастье. Он прославлял разум, добродетель, осуждал эгоизм, пороки, которые надо потопить в небытие; беспощадно разил врагов свободы, клеймил предателей, восхвалял патриотов, славил героев.
В конце своего выступления Робеспьер предложил Конвенту принять декрет о праздниках, ибо считал их важной частью общественного воспитания. Среди празднеств в честь Республики, Всемирной свободы, Истины, Справедливости, Счастья, Героизма были торжества, посвященные Мученикам свободы, Детству и Юности, Конвент призывал всех талантливых людей, достойных служить делу человечества, считать честью оказать помощь в устройстве праздников.
Тогда же было внесено предложение, чтобы гражданин Давид – известный художник, увековечил юного героя на картине, копии которой должны были быть выставлены во всех школах республики. Ему же поручилось представить соображения о плане праздника в честь Бара и Виала.
Это второе имя не случайно оказалось рядом с именем отважного барабанщика. К тому времени в Париже стал известен еще один юный герой – Агриколь Виала. Ему было почти столько лет, сколько и Жозефу Бара. И он тоже был маленьким солдатом-добровольцем вступил в небольшой отряд национальной гвардии в своем родном городе Авиньоне. Летом девяносто третьего года отряд принял участие в боях с контрреволюционерами. Роялисты, сторонники свергнутого короля, поднявшие на юге мятеж, шли на Авиньон. Им преградили путь воды реки Дюранс и отряд храбрецов. Силы были слишком неравными, чтобы сомневаться в исходе боя. Помешать продвижению мятежников вперед можно было только одним способом: перерубить канат от понтона, на котором враги намеревались переправиться через реку. Но отважиться на это не могли даже взрослые – батальоны находились на расстоянии ружейного выстрела.
Вдруг все увидели, как мальчик в форме национального гвардейца, схватив топор, бросился к берегу. Солдаты замерли. Агриколь Виала подбежал к воде и изо всех сил ударил по канату топором. На него обрушился град пуль. Не обращая внимания на залпы с противоположной стороны, он продолжал яростно рубить канат. Смертельный удар поверг его на землю. «Я умираю за свободу!» были последние слова Агриколя Виала.
Враги все-таки переправились через Дюранс. Мальчик был еще жив. Со злобой набросились рни на смельчака, распростертого на песке у самой воды. Несколько штыков вонзилось в тело ребенка, потом его бросили в волны реки.
Неоконченное полотно Давида
Давид с готовностью приступил к картине, которую ему доверил создать Конвент, ибо как он считал, истинный патриот должен пользоваться каждым средством для просвещения своих сограждан и неустанно представлять их взорам проявление высокого героизма. Он задумал изобразить Жозефа Бара смертельно раненным. Враги сорвали с него одежду, он лежит на земле, прижав к груди трехцветную кокарду.
После гибели Лепелетье Давид в конце марта преподнес Конвенту посмертный его портрет, каким он видел его в день похорон. Летом того же года, когда был убит Марат, и Париж, потрясенный этим злодеянием, оплакивал великого трибуна, Давид, склонившись над трупом, делает с него рисунок. Но еще за два дня до смерти художник навестил Друга народа (этим именем гордился Марат). Он застал его работающим в своей ванне, где тот и был заколот фанатичкой Шарлоттой Корде. Картину «Смерть Марата», созданную им вскоре, он, по его признанию, писал сердцем, хотел, чтобы она призывала к возмездию, пробуждала гнев.