Герои на все времена

Раткевич Элеонора Генриховна

— Проклятый? — не удержалась Найка.

— Да, сейчас мы зовем его так, но раньше у него было имя. И была армия, огромная армия, которой не могло противостоять ни одно королевство.

— Но ведь… он же был демоном, да?

— Нет, девочка. Не бывает никаких демонов. Как и ангелов, впрочем. Есть только люди и их поступки. Страшные поступки, и прекрасные, и героические… и это все — только люди.

Тот король очень хотел владеть всем миром. Он был жестоким и бесчестным, и люди во всех землях проклинали его. Потому и зовем мы его Проклятым, а имя его предано забвению. Но тогда… тогда он чуть не добился своего. Его солдаты шли вперед, разрушая все вокруг. И вот на их пути встала

последняя преграда — объединенные остатки армий всех королевств. Там были не только воины. Крестьяне, торговцы, мастеровые — все взялись за оружие, чтобы защитить свои семьи от проклятого короля. Много было битв, много сражений, но в конце концов король был побежден, а армии его — рассеяны и уничтожены.

Тяжкой ценой далась та победа, много появилось могил на нашей земле. Вот тогда-то и возникли первые Храмы Они ведь изначально были поминальными, их строили возле полей сражений, там, где хоронили погибших, строили чтобы поминать в них ушедших воинов, и имена их выбивали на стенах Храмов.

— Имена?.. Списки! — Найка чуть не подпрыгнула. — Значит, эти Списки…

— Да, девочка. Те Списки, что вы учите наизусть, — это имена воинов, павших в сражении возле нашего Храма. Раньше это знали все люди, но ведь и камень крошится, и книги истлевают, а человеческая память еще более хрупка. То, что было памятью, постепенно превратилось в легенду… в сказку… И злой король в ней стал демоном, а простые воины, защитившие свою землю, превратились в могучих ангелов. Только в Храмах хранят еще настоящую память.

— Но почему?

— Слышала ли ты когда-нибудь такую пословицу — человек живет, пока его помнят?

— Д-да. — Найка насупилась. — Дед Наддим… он сказал мне это, когда… когда мама умерла. Он сказал, что, пока я ее помню, мама всегда будет со мной.

— Мудрый человек твой дед. Но вряд ли даже он знает, что это не просто пословица, а часть древнего знания. И умершие, которых помнят в мире живых, действительно не исчезают, не уходят в небытие, а остаются существовать как бы между нашим миром и ничем. И их можно призвать, совершив обряд, назвав их имена.

— Как вы сейчас?

— Да, как мы. Мы призвали ушедших, чтобы они помогли нам, чтобы защитили мир.

— От кого?

— Понимаешь, Найрина… Человеческая память — действительно странная вещь. Люди забывают предательство и боль, но помнят могущество, славу и власть. Такие люди восхищаются Проклятым, поклоняются ему. Такие люди сохранили его имя, чтобы оно не исчезло. И чем дальше уходят дни той войны, Найрина, тем больше становится таких людей. А чем больше людей помнит о нем — тем сильнее Проклятый, тем прочнее он привязан к нашему миру. Постоянно то тут, то там находятся такие почитатели, которые, используя древнее знание, пытаются призвать Проклятого, вернуть его в мир живых. Да, девочка, вернуть мертвого возможно, есть такие средства. Но последствия будут ужасными, ведь он будет уже не просто человеком. Однако его почитателей это не пугает. Снова и снова взывают они к Проклятому, и тот становится все сильней и рвется в наш мир. И тогда во всех Храмах звонят сторожевые Колокола, специально созданные когда-то, чтобы предупреждать всех помнящих. Вот только… живые не могут сражаться с ушедшим. Пока Проклятый не проник в наш мир — мы бессильны, а когда проникнет — будет уже поздно. И потому, девочка, мы обращаемся к тем, кто однажды уже победил Проклятого. Мы называем их имена — и они снова приходят на помощь, снова сражаются с ним, снова останавливают его.

— Но разве нельзя найти и остановить тех, кто взывает к нему?

— Конечно, те, кто понимает всю опасность, пытаются бороться с этими безумцами. Мы не сидим сложа руки, Найрина, мы тоже сражаемся по-своему,

каждый день. Но зло хитроумно, оно умело прячется, оно наносит удары исподтишка. Зло отравляет умы неграмотных людей, затмевая им глаза мнимым величием. И всегда оно противостоит Храмам, обманом, хитростью и силой пытаясь избавиться от тех, кто еще помнит.

— Как на севере? — вспомнила Найка.

— Да, девочка. Сейчас они убедили правителей и людей севера, что Храмы вредны и опасны, потому что не подчиняются никому. Нашим сестрам приходится тяжело в тех краях, Храмы пустеют, а зло… зло радуется и распространяется все шире.

Посмотри вокруг, Найрина. — Мать Илена повела рукой, и Найка послушно огляделась, хотя серая мгла была почти непроницаемой. Только кое-где в ней проглядывали далекие огни. — Видишь? Каждый огонек — это костер в одном из Храмов. Возле каждого собираются сестры, чтобы позвать тех воинов, чьи имена хранят в их Храме. А потом все эти отряды отправляются на бой с Проклятым. Но он силен и с каждым годом становится все сильнее…

— А мы? — шепот получился испуганным.

— А мы… — Мать Илена помолчала. — Даже во времена моей молодости этих огней было больше, а когда-то, говорят, их свет разгонял здешнюю мглу. Но с каждым годом все меньше становится Храмов, все меньше огней зажигается во тьме, все меньше имен, все меньше сил. Когда-нибудь, Найрина… когда-нибудь исчезнет последний Храм, будет забыто последнее имя, и Проклятый сможет вернуться в мир живых.

— И что тогда?

— Война. Будет война, и она будет куда страшнее той, прошлой.

Мать Илена взглянула в широко распахнутые глаза Найки и улыбнулась ей:

— Не грусти, девочка. Это случится еще не скоро. Мы постараемся, чтобы это случилось не скоро.

Вокруг костра воцарилась тишина. Найка смотрела в огонь, пытаясь представить, каково это — сражаться с тем, кого однажды уже победил, сражаться вновь и вновь, не зная покоя даже после смерти. Сражаться и понимать, что раз и навсегда победить невозможно.

Она, наверное, задумалась очень глубоко, потому что не сразу заметила человека, медленно вышедшего из серой мглы. Заметили сестры — вскочили, кинулись к воину, чье лицо было залито кровью. Следом начали появляться другие фигуры — окровавленные, грязные, сгорбленные, опирающиеся на копья, поддерживаемые товарищами, они медленно добирались до костра и устало опускались на камни. Воины возвращались из боя.

Найка тоже вскочила, пытаясь найти среди одинаковых, серых от усталости и боли лиц «своего» воина. И нашла. Два солдата принесли его на плаще и осторожно положили на землю. Глаза его были закрыты, дыхание вырывалось из груди со страшным хрипом, лицо, руки, все тело были залиты кровью. Найка кинулась на колени, не зная, что делать, как помочь, неумело попыталась зажать страшную на вид рану ниже ключицы. Воин со стоном открыл глаза, но, увидев всхлипывающую девочку, постарался улыбнуться.

— Эй, ну что ты, — выдохнул Дедоник. — Не плачь, малышка. Это все пустяки… нас ведь нельзя убить, слышишь? Больше нельзя… мы ведь и так…

— Но вам же все равно больно? — тихо спросила Найка.

— Это пустяки, — повторил он, — это скоро пройдет.

И закусил губу, чтобы не пугать девочку стонами.

Вот тут Найка и разревелась.

— Это нечестно! Нечестно! — всхлипывала она. — Все говорят, будто смерть — это покой. А вам… вам даже тут не дают отдохнуть, даже тут все время зовут! Никакого покоя… только умирать… умирать… опять и опять. Это же ужасно! Кто это придумал?

— Нет, — очень твердо сказал вдруг Дедоник. — Не надо… не вини никого, малышка. Мы ведь сами приходим, слышишь? Нас не заставляют. Мы ведь можем и не отвечать на зов. Мы приходим, сами.