Герои не нашего времени. Харламов, Тарасов, Яшин, Бесков в рассказах родных, друзей и учеников
Шрифт:
Тут, конечно, нельзя не сопоставить версию Татьяны Харламовой о выборе Козловского на роль ее брата с тем, что сказал мне сценарист Михаил Местецкий:
«Кастинг был большой. В конце осталось три кандидата – все очень хорошие актеры. Чем взял Данила? Сейчас, готовясь к своему первому фильму как режиссер, понимаю, что в актере это качество чрезвычайно важно. И оно абсолютно харламовское, то есть напрямую связано с самой историей. Речь об упертости, воле и фанатичном желании достичь цели во что бы то ни стало. Козловский вовсе не был фаворитом после первых проб. Но после них он сразу начал заниматься
Данила тогда еще не был привлечен вообще ни к чему из того, что у нас называется preproduction. И, конечно, эта одержимость подкупила. Перед этим он уже работал со студией «Тритэ» в фильме «Шпион», то есть его, конечно же, знали. Но нужно было еще многое. То, как Козловский вел себя при подготовке к этому фильму, – пособие для молодых актеров. В результате он достиг того, что заслуживает. Теперь Данила – наверное, главная суперзвезда своего поколения».
Сколько людей – столько и мнений, и глубокий, вдумчивый, очень симпатичный мне кинокритик из Украины Семен Случевский считает, что образ отца Харламова в фильме недопустимо маргинализирован. При том что как раз папа пробудил в нем интерес к хоккею и натренировал во дворе так, что болезнь сердца отступила. Местецкий возражает:
«Почему маргинализирован? Да, он был простой рабочий на заводе, который поднял своего сына и повел в секцию. А что, у нас только профессора должны были своих сыновей в хоккей вести? Отвечаю за одно: это был очень хороший, но очень простой мужик. Делать его интеллектуалом – зачем? Видел его интервью, и мне кажется, в фильме он весьма убедителен и, главное, приятен. А то, что был немного под каблуком у жены-испанки – так это нормальная жизненная история».
Высокая оценка игры Щербакова и Борисом Михайловым, и особенно Татьяной Харламовой в этом случае говорит в пользу создателей фильма.
Дед перед отъездом из Испании его едва не украл
Дед Бенито понимал, что расстается с внуком и внучкой, скорее всего, навсегда. И, обожая их, предпринял последнюю, авантюрную, попытку этого избежать.
«Он хотел нас спрятать, украсть, – говорит Татьяна Борисовна. – А Валера это услышал. И маме сказал. До того был разговор, что мы с бабушкой и дедушкой поедем в одну деревню погостить. А на самом деле план у них был другой, и Валера услышал: «Мы их увезем в другое место. Чтобы Бегоня уехала в Россию одна». У каждого из нас была своя комната – но после этих слов последнюю ночь перед отъездом мама и мы провели рядышком на одной кровати.
Мама же чуть ли не веревками нас к себе привязала. Но дед с бабушкой очень не хотели нас отпускать. Особенно дед. Ведь мы были их единственными внуками. И он довольно скоро умер, никого из нас больше уже не увидев. А бабушка еще правнуков застала».
Спустя 14 лет мама и сестра Харламова снова получат возможность ездить в Испанию, и с 1970 по 1981 год будут отдыхать там раз в год. Татьяне, обладавшей модельной внешностью, даже предложат работать манекенщицей – и изумятся, когда услышат, что она – моторист-электрик…
В 1981-м – незадолго до того, как великий хоккеист погибнет – Бегоня отправится на Пиренеи одна, потому что сын Татьяны, тоже
У сестры Харламова давно есть и испанское гражданство. Было бы оно, вне всяких сомнений, и у Валерия. Но он до этого не дожил. При том что, как рассказал мне Михайлов, в команде его иногда называли Испанцем. «Он и по характеру такой был – вспылить мог, но зла не держал…»
Но вернемся в московскую коммуналку, куда – не знаю уж, с каким настроением – возвратились после испанского тепла и роскошества трое Харламовых. О настроении – это я еще и потому, что домой они ехали через Париж, причем застряли там на полтора месяца. Советского консульства в Испании не было – только во французской столице. Там, пока у родственников ждали документы, Таня успела выучить и этот язык.
После всего этого – в коммуналку… Зато – с отцом, в полном семейном составе! И вот новая картинка – Бегоня носится вокруг большого стола в комнате Харламовых с тапком за нашалившим Валерой.
«В Испании и сейчас, если надо налупить малыша – только тапком, – объясняет его сестра. – А папа ее успокаивал. Никогда нас не ругал, не бил. Что бы ни происходило. Допустим, брат ставил у двери швабру, чтобы на меня упала, когда я в комнату вхожу. А первой входит мама, и швабра падает на нее. Или когда в футбол гоняет и стекло в квартире на первом этаже разобьет.
На самом деле мама тоже была добрейшая и веселая! Но у нее были испанские эмоции. И она у нас была главным тренером. Валерка занимался хоккеем и футболом, папа – спидвеем, я – волейболом. Брата спрашивают: «А мама чем занимается?» Он отвечает: «Она у нас – главный тренер». На кухне была с утра до вечера. И поднималась с продуктами на пятый этаж без лифта. Мы так жили. И не жаловались».
И все же из слов Татьяны Борисовны во многом получается, что Бегоня – это классический случай «своего среди чужих, чужого среди своих». В Испании она скучала по Советскому Союзу, в СССР – по Испании. Хотя и привыкла к нашим тогдашним реалиям…
Спрашиваю сестру Харламова, сильно ли мама тосковала по родине, когда граница еще была для нее закрыта.
«Конечно, – отвечает она. – Единственное, что спасало, – испанский клуб. Он располагался в месте, где раньше был клуб Чкалова, а уже после развала Союза образовалось какое-то казино. Там и в испанском центре они собирались, общались. И тосковали. Мама готовила очень много испанских блюд. Какая была рыба – то в одном соусе, то в другом! Никто так не умел. Люди приходили специально поесть мамину стряпню.
При этом в Советском Союзе она чувствовала себя комфортно. Однажды ее спросили, поехала ли бы она в Испанию насовсем. Она ответила неожиданно: «Нет. Я без колбасы и селедки уже не могу». Родной дом у нее был здесь, адаптировалась полностью. Только плохо говорила. У нее все слова были в творительном падеже: «книга» – «книгами», «хлеб» – «хлебами», «тарелка» – «тарелками». Про шипящие вообще речи нет – ни одного не могла выговорить. В милицию из-за своего русского попадала.