Герои Первой мировой
Шрифт:
В Пилекальне командир сотни распорядился выставить вдоль русско-германской границы десять наблюдательных постов, которые должны были содействовать частям Отдельного корпуса пограничной стражи. В 19 часов 24 июля в Пилекальне в подкрепление казакам прибыли 2-й батальон 108-го пехотного Саратовского полка и шестиорудийная артбатарея.
В ночь на 27 июля по приказу есаула Попова на один из новых наблюдательных постов были назначены казаки 3-го Донского полка Астахов, Иванков, Щегольков, Попов, Рвачев и Крючков. Командиром поста назначили старшего по званию приказного Крючкова. (Сразу уточним: широко распространенное утверждение, что командовал постом Василий Астахов, который недавно закончил учебную команду и ждал представления к званию младшего урядника, основано исключительно на
Пост разместился в большом селе Лубове — центре одноименной гмины Кальварийского уезда. (В литературе встречаются разные вариации этого названия, но на старых картах Сувалкской губернии зафиксирован именно вариант «Лубово».) В Лубове, от которого до границы с Германией было порядка восьми верст, проживало около полутора тысяч человек, в основном евреи и поляки. На современной карте бывшее Лубово отыскать нетрудно — это литовское село Лиубавас, расположенное в нескольких километрах от границы с Польшей. Никто из донцов не знал, что совсем скоро казакам предстоит боевое крещение, которое навсегда запечатлит их имена в истории Первой мировой…
Как ни удивительно, до сих пор в военно-исторической литературе не было попыток предпринять детальную реконструкцию боя, который состоялся между донскими казаками и германским конным разъездом 30 июля 1914 года, и предшествовавших ему событий. Эта задача затруднена тем, что существует несколько версий случившегося, значительно различающихся между собой в деталях. Мы постараемся восстановить истину, опираясь на первоисточники: письмо Козьмы Крючкова родителям, датированное 3 августа 1914 года, запись его же устного рассказа, сделанная однополчанином Ф.С. Родиным 4 августа 1914 года, краткий рассказ К. Крючкова, опубликованный в русской прессе, и официальное донесение командира 6-й сотни 3-го Донского казачьего полка есаула Попова от 30 июля 1914 года.
Итак, утром 27 июля 1914 года шестеро казаков прибыли на пост № 3 в Лубово и приступили к выполнению обязанностей. Вечером 27 июля пост с донесением о ходе боевого дежурства покинул Попов, дни 28 и 29 июля прошли спокойно, а вечером 29 июля местные жители сообщили казакам, что с германской территории границу перешел вражеский лазутчик. Ночь на посту прошла в тревожном ожидании, дежурил Крючков. В 7 часов утра 30 июля он сварил себе на завтрак картошки, поел и улегся отдыхать после ночного дежурства, но вскоре был разбужен товарищами: на пост снова пришли местные крестьяне, на этот раз с сообщением, что к посту приближается конный разъезд германцев. Он насчитывал 27 драгун во главе с офицером.
На счастье пятерых казаков, они знали, что к посту № 3 из Пилекальне уже направлялась рота 108-го пехотного Саратовского полка. Крючков верхом выехал навстречу пехотинцам и доложил командиру роты о приближении немцев. По приказу командира рота быстро рассредоточилась, залегла и встретила германских кавалеристов огнем, а казаки подключились к бою с фланга. Убедившись, что захватить пост с налету не удастся, вражеские кавалеристы повернули вспять и направились на север вдоль русско-германской границы. Послав Рвачева с донесением начальству, Крючков принял решение пойти немцам наперерез и преследовать их вдоль границы с целью вывести на соседний казачий пост № 2, на котором было шестеро казаков 6-й сотни. Этот пост размещался на фольварке Александрове. Но о каком именно фольварке идет речь, сейчас выяснить трудно, поскольку в Кальварийском уезде Сувалкской губернии было целых три селения с таким названием.
Преследуя противника, четверка казаков разделилась: Крючков с Иванковым ехали вслед за конным разъездом противника, а Астахов с Щегольковым отправились наперерез. В погоне некоторое время участвовали еще двое русских всадников — солдат (видимо, 108-го пехотного Саратовского полка) и пограничник, но вскоре они отстали. По свидетельству К. Крючкова,
Спрашивается, почему всемеро больший по численности немецкий разъезд целых 12 верст уходил от четырех казаков?.. Видимо, здесь сработала примененная донцами военная хитрость: преследуя врага, казаки увеличили дистанцию друг между другом, чтобы противник принял их за дозор идущих позади частей. Германские кавалеристы, видимо, так и думали — их уводило от казаков именно нежелание вступать в бой с многократно превосходящими русскими силами. Когда же немцы наконец сообразили, что казаки — это не авангард своего полка, они тут же развернулись и сами пошли в атаку на русских храбрецов.
Ближний бой сразу начался удачно для казаков: Василию Астахову удалось метким выстрелом сразить единственного вражеского офицера. Но положение все равно оставалось отчаянно трудным: четверо против двадцати шести, к тому же драгуны были вооружены стальными пиками трехметровой длины, а у казаков были только винтовки и шашки. Донцы решили уходить порознь, чтобы затруднить преследование: Крючков направил коня прямо, Астахов с Щегольковым бросились направо, а Иванков налево. Но немцы догнали Иванкова и пустили в ход пики. Увидев, что товарищ попал в трудную переделку, остальные казаки немедленно повернули коней и бросились на выручку.
Сам Козьма схватился сразу с тремя драгунами, к которым на подмогу бросилось еще восемь немцев. Казак вскинул было винтовку, но, как на грех, патрон в затворе заклинило. Драгунский вахтмайстер рубанул Крючкова палашом по пальцам, тот вовремя парировал удар, подставив винтовку. Попробовал отбиваться шашкой, но ей работать против всадников, вооруженных пиками, было трудно. Тогда Крючков поднял коня на дыбы, вырвал у одного из драгун его пику и начал отбивать удары разъяренного противника…
В кратком изложении самого К. Крючкова картина боя выглядит так: «Нас было четверо — я и мои товарищи: Иван Щегольков, Василий Астахов и Михаил Иванков. Начали подыматься на горку и наткнулись на немецкий разъезд в 27 человек, в числе их офицер и унтер-офицер. Сперва немцы испугались, но потом полезли на нас. Однако мы их встретили стойко и уложили несколько человек. Увертываясь от нападения, нам пришлось разъединиться. Меня окружили одиннадцать человек. Не чая быть живым, я решил дорого продать свою жизнь. Лошадь у меня подвижная, послушная. Хотел было пустить в ход винтовку, но второпях патрон заскочил, а в это время немец рубанул меня по пальцам руки, и я бросил винтовку. Схватился за шашку и начал работать. Получил несколько мелких ран. Чувствую, кровь течет, но сознаю, что раны неважные. За каждую рану отвечаю смертельным ударом, от которого немец ложится пластом навеки. Уложив несколько человек, я почувствовал, что с шашкой трудно работать, а потому схватил их же пику и ею поодиночке уложил остальных. В это время мои товарищи справились с другими. На земле лежали двадцать четыре трупа, да несколько нераненных лошадей носились в испуге».
В более подробном рассказе, известном в записи Ф.С. Родина (он был опубликован в феврале 1965 года в парижском журнале «Родимый край»), Крючков сообщал также, как именно закончился для него беспримерный бой: «Вырвал я… пику и стал ею отбиваться. Немцы, не ожидавшие этого, стали отскакивать, и тут мне удалось выскочить из их кольца. Немцы погнались за мной. Тут я попал в болото, конь с трудом выбрался из него. Но немцы, настигшие меня, перед трясиной остановились, спешились и начали по мне стрелять. Обливаясь кровью, выбрались мы из болота, и конь мой весь был в крови. От потери крови голова моя стала кружиться, повесил я пику на луку седла, а сам, чтобы не свалиться с коня, обнял его за шею. Конь мой шел сам, а куда, я сам не знаю. Поляк, случайно ехавший навстречу на подводе, снял меня с коня, положил на свою подводу, а дальше я уж ничего не помню».