Герои пустынных горизонтов
Шрифт:
— Хасиб! [4]
Предостерегающий окрик раздался, когда все трое стали прыгать с верблюдов прямо на башню броневика, хватаясь, чтобы не упасть, за короткий ствол орудия, и Гордон с удовольствием представил себе, какая физиономия сейчас у Смита и как он сыплет ругательствами в раскаленной водительской кабине.
Возле Гордона остался один лишь Али, застывший в позе молчаливого презрения к остальным. Когда Гордон упрекнул его за то, что он с таким угрюмым равнодушием относится к ценному и лишь недавно добытому трофею, Али пожал плечами и пробормотал:
4
Берегись! (арабск.)
— Бог создал араба. Потом он создал пустыню. Потом пораздумал и создал верблюда. — Али сложил руки вместе, чтобы изобразить завершенность этой триады. — А такие штуки не для арабов, — проворчал он. — И не для пустыни тоже.
Гордон засмеялся, с каким-то ехидным присвистом цедя смех сквозь редкие желтоватые зубы; он думал о жалкой ограниченности погонщика верблюдов. Верблюд для Али был чем-то неразрывно слитым с его жизнью, и он инстинктивно становился на защиту верблюда. Но и сам Гордон воспринимал стального урода как нечто глубоко неуместное в пустыне, и не потому лишь, что верблюд рядом с ним оказывался бесполезным, а потому, что это было зрелище, оскорблявшее эстетический вкус и напоминавшее о машинном помешательстве, которое охватило весь мир. Даже непорочная чистота пустыни не убереглась от геометрического безобразия этих форм.
— Ты у меня скоро будешь ездить на такой штуке, — сказал Гордон нарочно, чтобы подразнить Али.
Но Али только сплюнул в ответ и удалился, оставив Гордона вдвоем с подошедшим Смитом, водителем броневика. Смит, долговязый англичанин, вытирал пот с лица и шеи. Он весь взмок, мокрая одежда прилипла к телу, и он отлеплял ее на ходу.
Гордон сидел, поджав под себя ноги, и в этой позе был похож на гриб — маленький, с большой головой, которая словно перевешивала туловище. Он поднял глаза и сказал: «А-а, привет, Смит!» — как будто этого коротенького типично городского приветствия было достаточно, чтобы выразить Смиту все, что нужно.
— Я вас искал по всей пустыне, — сказал Смит, снова принимаясь вытирать пот.
Было что-то от взрослого ребенка в добродушном круглом лице этого человека, нетронутом опустошительными бурями мысли. Арабская одежда не могла скрыть его походки городского человека, привыкшего шагать по тротуарам. Окинув взглядом всю фигуру Смита, Гордон не в первый раз отметил про себя его сходство с полисменом; казалось, он был специально сработан для полицейского мундира, но в последний момент получил от природы добродушное выражение лица, хотя, если приглядеться внимательней, начинало казаться, что его самого смущает это добродушие. Сейчас он стоял над Гордоном с внушительным и в то же время растерянным видом блюстителя порядка, которому пришлось задержать джентльмена.
— Проехали без приключений? — спросил Гордон не вставая. Он нетерпеливо ждал, когда высокий Смит усядется рядом с ним на землю.
— Без всяких. Вторую машину я спрятал в пещере в Вади-Джаммар [5] , но если за нами начнет охотиться самолет, сверху могут заметить след колес.
Гордон наконец поднял голову, и на миг не то небо ослепило его, не то он — небо. — Да сядьте же вы, — сказал он Смиту. — Я вовсе не желаю свернуть себе из-за вас шею. Каким путем вы ехали?
5
Вади — пересыхающие русла рек в пустынях Аравии и Северной Африки. — Прим. ред.
— Вдоль Вади-Джаммар, — ответил Смит и сел рядом с Гордоном, но не на землю, а на плоский обломок камня, тем самым сохраняя некоторую независимость.
— Я же вам велел ехать не вдоль, а по Вади-Джаммар, — сказал Гордон. — Не удивительно, что вы оставили след.
— Я пробовал, но это оказалось невозможно, — возразил Смит. — Эти машины не годятся для такой трудной дороги.
Там, где дело касалось техники, Гордон не мог спорить со Смитом. Если Смит не взялся провести броневик через Вади-Джаммар, — значит, так было лучше и для машины и для той цели, которой она должна была послужить, потому что во всем, что касалось машин, авторитет Смита был непререкаем. И все же Гордон знал, что сам он на месте Смита поступил бы как раз наоборот. Он не только заставил бы машину пройти через головоломные кручи Джаммара, но пригнал бы ее сюда по любой дороге, потому что он думал не о том, что может и чего не может машина, а о том, что должно быть сделано. Его раздражала не столько уступчивость Смита по отношению к машине, сколько его туповатое, провинциальное неумение ставить цель превыше всего — даже пользы.
— Трудная дорога! — возмущенно повторил Гордон. — Вашим машинам, наверно, требуется асфальтовая мостовая! — Он шумно высморкался по-арабски, прямо на землю, придерживая сперва одну ноздрю, потом другую, и тут же злорадно подумал: «От этого его всегда коробит». Смит, правда, не прятал платка в складках своей арабской одежды (хотя Гордон иногда подозревал его в том), но, если ему нужно было основательно облегчить свой нос, он уходил в пустыню, чтобы проделать это вдали от посторонних глаз.
— Вы меня отвезете к насосной станции английского нефтепровода, — сказал Гордон. — Знаете, где зеленый домик.
— Пятьдесят четвертый пост.
— Разве это пятьдесят четвертый пост?
— Как будто вы не знаете! — сказал Смит сердито. — Не понимаю, что за упорное нежелание называть вещи своими именами.
— Ну, ну, Смитик, — весело урезонил его Гордон. И, желая дать исход своему веселью, добавил тут же: — Смотрите! Вон подходящий мяч, а?
В один прыжок он очутился у большого круглого камня и захватил его ногой в знак того, что столь удобным случаем никак нельзя пренебречь. Смит, превозмогая усталость, покорно стал напротив и тоже зацепил камень ногой. Они заняли исходное положение: отклонились каждый всем телом назад и крепко зажали импровизированный мяч между своими левыми ногами. Борьба шла за то, кто первый столкнет камень с места. В самом положении противников заключался некоторый компромисс: они действовали левыми ногами, потому что у Смита левая нога была сильнее, и отклонялись в разные стороны, потому что Гордон не терпел соприкосновения с другим человеком. На секунду они застыли неподвижно, точно две кошки, готовящиеся к прыжку; потом Гордон, неожиданно извернувшись, сделал первый рывок. Ему почти удалось высвободить камень — почти, потому что если бы Смит без стеснения придавил своей ножищей тонкую лодыжку Гордона, он легко завладел бы камнем. Но Смит заколебался. Гордон повторил свое ловкое, похожее на балетный пируэт движение, и камень откатился в сторону.
— Нужно уметь заставить свои ноги слушаться. Именно заставить! — торжествующе сказал Гордон. — Какой же вы футболист, если не знаете этого правила?
Сколько уже раз они вдруг затевали эту короткую и несложную игру. Это повелось с тех пор, как Смит однажды обмолвился (о чем немало сожалел потом), что в свое время недурно играл в футбол. На это Гордон поспешил вызывающе ответить, что он никогда никаким спортом не занимался, однако наверняка может поучить кое-чему классных спортсменов, и тут же вызвал Смита на состязание. Поначалу Гордону просто нравилось дразнить Смита, но потом он сам стал находить интерес и удовольствие в этой игре, которую можно было затеять как только ему вздумается и в которой он неизменно оставался победителем.