Герои русского парусного флота
Шрифт:
В свою очередь азовцы, несмотря на своё почти полное окружение турками, умудрялись оказывать посильную помощь «Альбиону», сражавшемуся с 84-пушечным флагманом Мухарем-бея. Турецкий линкор сопротивлялся отчаянно, огонь его был на редкость точен. Но вот англичанам как-то удалось перебить его шпринг, и оставшийся без якоря турецкий корабль очередной порыв ветра внезапно развернул кормой к «Азову».
— Лупи его анфиладным! — не сдержавшись, яростно крикнул Лазарев.
— Причешем строптивца, коль напрашивается! — репетовали в свою очередь матросам батарейные командиры.
— Держите, гололобые! — в азарте забивали пробойниками ядра и пыжи матросы. — Счас не нарадуетесь!
Первый же залп полностью смёл в воду корму турецкого корабля. После второго корабль занялся огнём. В течение получаса сразу четырнадцать пушек верхнего дека сосредоточенно били по пылавшему турку, пока не превратили его в совершенное месиво. Непрекращавшийся огонь «Азова» лишил турок возможности тушить всё разраставшийся пожар. Вот они уже принялись прыгать за борт, вначале ещё ровно по одному, а затем посыпались десятками. Полыхающий языками пламени флагман Мухарем-бея понесло куда-то в сторону. Но вот, наконец, огонь достиг крюйт-камеры, и 84-пушечный гигант разорвался с грохотом и треском.
Из донесения Гейдена Николаю I о Наварине: «…Командир французского корабля „Бреславль“, заняв невыгодную при начале сражения позицию и усмотрев, что корабль „Азов“ весьма много терпит от неприятеля, сражаясь в одно время против 5 военных судов, и почти не наносит им никакого вреда, немедленно обрубил свой канат и занял позицию между „Азовом“ и английским кораблём „Альбионом“, чрез что некоторым образом облегчил наше положение. „Азов“, со своей стороны, тогда как сам был окружён турками, много помог английскому адмиралу, который сражался с 80-пушечным кораблём под флагом Мухарем-бея, и когда сей последний, по причине перебитого у него шпринга, повернулся к „Азову“ кормою, то 14 орудий на левом борту были немедленно отделены для действия против сего корабля и действовали с таким успехом, что через 1/ 2часа разбили ему всю корму, и когда в констапельской каюте сделался пожар, и турки употребляли все усилия, чтобы погасить возгорание, сильный картечный огонь с „Азова“ сему воспрепятствовал, турецкий корабль вскоре обнялся пламенем и, наконец, взорван на воздух; между тем один из английских бригов, который много в сражении потерпел и потерял свои якоря, взят на бакштов капитаном Хрущёвым, командиром фрегата „Константин“ и чрез то в продолжение целой ночи сохранён от всякого вреда».
«Казалось, весь ад развернулся перед нами, — писал позднее об этих минутах лейтенант Павел Нахимов. — Не было места, куда бы не сыпались книпели, ядра и картечь. И ежели бы турки не били нас очень много по рангоуту, а били в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться именно с особым мужеством, чтобы выдержать весь этот огонь и разбить противников, стоящих вдоль нашего борта (в чём нам отдают справедливость наши союзники)… О, любезный друг, кровопролитнее и губительнее сражение едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что при Абукире и Трафальгаре ничего подобного не было».
Наградой за мужество в Наваринском сражении стал для Нахимова внеочередной капитан-лейтенантский чин и Георгиевский крест. В наградном листе против фамилии Нахимова имеется приписка: «действовал с отличной храбростью». Вместе с ним получили свои первые боевые награды и Корнилов с Истоминым.
Вскоре после сражения Нахимов получает и новое назначение. Теперь он командир захваченного у турок корвета, названного в честь одержанной победы «Наварин». Можно только представить себе, как счастлив был он, получив под своё начало боевое судно. В кратчайшие сроки Нахимов приводит ещё недавно запущенный и грязный корвет в образцовое состояние. Затем — долгие месяцы крейсерских операций в Средиземном море и блокада Дарданелл. И снова Балтика. Боевые отличия не остались без внимания начальства, и Нахимова ждёт новое назначение, на этот раз командиром строящегося фрегата «Паллада».
Наверное, ни один из судов парусного флота не получил такой известности, как «Паллада». Её воспел в одноимённом романе Иван Гончаров, а подвиги экипажа фрегата во время обороны Петропавловска-Камчатского давно стали легендой. Но первым командиром, вдохнувшим жизнь в это знаменитое судно, был именно Нахимов.
Командуя «Палладой», Нахимов ещё раз находит возможность показать свои блестящие морские навыки. В ненастную погоду, идя в голове эскадры, он обнаруживает, что заданный курс ведёт прямо на камни. Немедленно оповестив следом идущие корабли сигналом: «Курс ведёт к опасности», Нахимов отворачивает в сторону. Надо ли говорить, какую ответственность взял на себя молодой капитан, когда выявил ошибку такого знаменитого и сурового флотоводца, как адмирал Фаддей Беллинсгаузен, опытнейшего моряка и первооткрывателя Антарктиды.
А затем новый поворот судьбы! И капитан 2-го ранга Нахимов навсегда расстаётся с Балтикой. Отныне его жизнь, смерть и бессмертие будут связаны с флотом Черноморским. Пока Нахимов пересекает на почтовых империю с севера на юг, приглядимся к нему внимательней. Внешне он ничем не примечателен: высок, сутул, худощав и рыжеволос. В поведении и привычках весьма скромен. Общеизвестно, что он никогда не разрешал писать с себя портретов. Единственная карандашная зарисовка Нахимова была сделана в профиль, со стороны и наспех. Таким его образ и остался для потомков. Всю жизнь Нахимов бережно хранит память о своём старшем товарище Николае Бестужеве, сгинувшем после восстания декабристов в сибирских рудниках. Он никогда не забывает своих друзей-однокашников Михаила Рейнеке и Владимира Даля. Он постоянен в своих привязанностях, не искушён в интригах, но в делах службы до педантизма требователен к себе и другим.
Назначению на Чёрное море Нахимов всецело был обязан своему учителю и наставнику Лазареву. Лазарев к этому времени уже полный адмирал и только что назначен командовать Черноморским флотом. Лазарев собирает к себе своих единомышленников, таких как контр-адмирал Авинов (женатый на сестре жены Лазарева), всех своих воспитанников, тех, в кого верит, тех, на кого он может положиться в любом деле: Корнилова, Истомина и, конечно же, Нахимова.
Владимир Алексеевич Корнилов, также переведённый на Черноморский флот, имел к тому времени чин лейтенанта, два ордена, репутацию блестящего боевого офицера и эрудита. Лейтенант Владимир Иванович Истомин, приобретя к этому времени опыт крейсерских операций, также имел самые лестные отзывы. Так, в 1834 году на Чёрном море собрались воедино все те, кому двадцать лет спустя придётся обессмертить здесь свои имена — пасть, но не отступить перед врагом.
Прибыв в Николаев, Нахимов получает многообещающее назначение командиром на строящийся линейный корабль «Силистрия». И сразу же, как всегда, энергично принимается за работу. Одному из своих друзей он пишет в это время: «В Кронштадте я плакал от безделья, боюсь, чтоб не заплакать здесь от дела». Тогда же за отличие в службе получает он и свой следующий чин — капитана 2-го ранга.
Естественно, что предводимая рукой столь ревностного командира, «Силистрия» вскоре по праву становится лучшим кораблём Черноморского флота. Поразительно, но Нахимов относился к своему кораблю как к существу одушевлённому, именуя его не иначе как «юношей». Когда же он по болезни вынужден был некоторое время отсутствовать, то в письмах очень переживает за то, в какие руки попадёт его «юноша» и как пойдёт его «воспитание» дальше.
Командуя «Силистрией», Нахимов участвует в высадках десанта против кавказских горцев при Туапсе и Псезуапе. В ходе этих операций на «Силистрии» неизменно держал свой флаг адмирал Лазарев. Там же был и начальник штаба эскадры, только что произведённый в капитаны 2-го ранга Корнилов. Рядом с флагманским кораблём неотлучно следовала и посыльная шхуна «Ласточка» под началом капитан-лейтенанта Истомина. Снова учитель настойчиво передавал знания и опыт своим ученикам, словно предчувствуя, какие страшные испытания выпадут на их долю.