Герои русского парусного флота
Шрифт:
В один из таких походов, где-то в сотне миль от зимовья, обнаружили они старую избу, а подле — сломанный деревянный крест. Стерев с него снег, Пахтусов прочитал:
— Кормщик Савва Феофанов!
Ниже была дата «1742 году июля 9 дня». Бухту, в которой была найдена изба, он так и назвал — Саввина губа. Таким это название осталось и до наших дней.
В июле продолжили плавание на карбасе. А затем началась цинга, унёсшая жизни двух матросов. Снова попали в сжатие льда, едва не раздавившее судно. Но вопреки всем испытаниям на карте появлялись всё новые и новые бухты и острова, заливы и реки.
Наконец, в один из дней вперёдсмотрящий матрос закричал:
— Залив! Вижу огромный залив!
— Это не залив! — констатировал Пахтусов, сделав расчёты. — Это Маточкин Шар! Мы обошли Южный остров!
— Ура! — кричали матросы. — Половина дела сделана!
Но радоваться долго не пришлось. Погода резко испортилась, и карбас, тяжело зарываясь в воду, едва продвигался вперёд. А с севера уже налетали первые снежные заряды — предвестники новой зимы. Пахтусов собрал команду. Решали, что делать дальше.
Вначале высказывались матросы, затем — кто чином постарше. Последним взял слово командир.
— Вот что, ребята! — сказал он, с грустью оглядев своих товарищей. — Идти далее — значит снова зимовать. Но на вторую зимовку у нас ни припасов, ни сил нет. До следующего лета нам не дотянуть. Будем поворачивать домой.
Но и обратный путь был нелёгок. Не вынесши тягот и лишений, умер ещё один матрос. В Баренцевом море карбас снова попал в жестокий шторм. «Представьте себе, — писал в те дни в своём путевом дневнике подпоручик, — среди необозримого океана под небом, покрытым чёрными облаками, маленький наш бот, осыпаемый брызгами волн, то сильно бросаемый на хребет вала, то поглощаемый бездною…»
Пытались пристать в устье Печоры, но были выброшены на мель. Кое-как снялись, однако вскоре снова оказались на камнях. На пределе сил спасли судно — и опять камни… В трюме ходили волны, пробоины не успевали заделывать, но и на этот раз Пахтусов с товарищами снял судно с мели. Но вот впереди показалась река Печора, домишки промышленников, маленькая бревенчатая пристань. Всё, плавание завершено! Когда мореплаватели сошли на землю, то сил идти уже не было. Они отдали всех себя, до донышка!
А едва подпоручик пришёл в себя, собрал он карты, журналы, засунул их в мешок дорожный, попрощался с командой, которую оставлял на попечение кондуктора Крапивина, и отправился в долгий путь. Более полутора месяцев кочевал по стойбищам самоедов, от семьи к семье, от чума к чуму. День и ночь верхом на оленях. Так добрался до Мезени, а оттуда уже прямиком в Архангельск.
Появление Пахтусова вызвало в городе восторг небывалый. Там уже давно потеряли всякую надежду дождаться мореплавателей живыми. Радость же самого подпоручика была омрачена: известий об отряде Кротова всё ещё не было…
Не успел подпоручик отдышаться как следует, снова дорога На этот раз в Петербург. В Морском министерстве покорителя полярных морей встречали радушно. Седые адмиралы снисходительно похлопывали штурмана по плечу, вот, дескать, и мы такими же героями когда-то были. Пахтусов не возражал: довольны старики — и ладно. Особо приятна была встреча с капитаном 1-го ранга Фёдором Литке, начальником только что завершившейся кругосветной экспедиции, а ныне воспитателем великого князя Константина. В своё время Литке четыре года отдал новоземельским экспедициям. О, им было о чём поговорить, двум колумбам российского флота!
В Гидрографическом департаменте бумаги его разве что не нюхали. И так глядели, и этак.
— Будто не на зыбком боте, а на доске графической всё ладно выведено! — удивлялись.
О плавании Пахтусова заговорили сразу и все. Ещё вчера никому не известный штурманский подпоручик мгновенно стал столичной знаменитостью. Начали, как в таких случаях бывает, зазывать его на обеды да балы в салоны модные. Но подпоручик свободное время проводил в книжных лавках, где на последние деньги скупал книжки по астрономии и минералогии, зоологии и ботанике. Усиленно посещал кунсткамеру. Времени было у Пахтусова до обидного мало, и он очень торопился.
Докладывая на учёном совете об итогах своей экспедиции, Пахтусов поставил вопрос о её продолжении.
— Пока не завершена опись побережья новоземельского до крайнего северного мыса Желания, нельзя говорить об окончании нашего дела! — горячо убеждал он седовласых учёных мужей. — К тому же надобно торопиться весьма. Возможно, что живы ещё где-то на зимовье люди отряда лейтенанта Кротова, и в нынешнее лето их надо непременно сыскать!
Последний аргумент заставил согласиться всех. Тревога за пропавших без вести не могла оставить равнодушным никого. Наверное, ещё ни одна российская экспедиция не снаряжалась так быстро. Весной 1834 года подпоручику корпуса флотских штурманов Петру Пахтусову вручили инструкцию. В ней значилось: «Главная цель делаемого вам поручения состоит в том, чтобы описать восточный берег северного острова Новой Земли, доселе никем ещё не осмотренный». Тогда же высочайшим указом удостоен он был и ордена Анны 3-й степени.
В Архангельске Пахтусова ждала прибывшая от Печоры санным путём команда. Кондуктора Крапивина подпоручик нашёл тяжело больным.
Новую экспедицию снаряжали быстро и основательно, денег не жалели. В распоряжение Пахтусова архангельский губернатор Галл выделил два судна: шхуну и карбас. Подпоручик назвал их в честь пропавших без вести друзей — «Кротов» и «Казаков». Там же, в Архангельске, произошло в это время и ещё одно, весьма важное для Пахтусова событие — он влюбился в племянницу купца Брандта Лизавету, первейшую архангелогородскую красавицу. Лизавета отвечала подпоручику полной взаимностью: может, настоящие чувства имела, а может, льстила ей громкая слава храброго морехода, кто теперь знает? Как бы то ни было, договорились с возвращением из плавания засылать сватов.
Утром 24 июля Пётр Кузьмич Пахтусов взошёл на борт шхуны «Кротов». В руках он держал толстую связку купленных в столице книг. Выбрали якоря — и в путь! Карбас на этот раз вёл кондуктор Август Циволька. Наводя на удаляющийся берег трубу зрительную, долго ещё видел Пахтусов, как махала платком стоявшая в отдалении от остальной толпы девушка — его невеста Лизанька. И от того сердце его переполнялось печалью расставания и гордостью за дело, им совершаемое.
Через месяц плавания суда вошли в пролив Маточкин Шар. Именно здесь должны были отыскаться следы отряда лейтенанта Кротова. Ведя топографическую съёмку побережья, борясь со льдом и ветрами, мореплаватели искали следы своих друзей и нашли их. На камнях одной из бесчисленных бухточек обнаружились обломки шхуны «Енисей» — и всё… Что случилось с её экипажем, так и осталось загадкой. Север умеет хранить свои тайны.
Остаток короткого полярного лета пролетел быстро. Не успели оглянуться, на носу уже сентябрь, а значит, и новая зимовка. Готовились к ней основательно: выстроили просторную избу, суда во избежание всяких случайностей вытащили на берег. Эта зимовка была на редкость удачной — не был потерян ни один человек. За всем этим стоял труд Пахтусова. Подпоручик остался верен себе. Прежде всего чистота: еженедельно топилась жаркая баня, а через каждые три дня менялось бельё. Затем бодрый дух: зимовщики поднимали, соревнуясь, тяжести, ходили на лыжах, когда позволяла погода. Душой зимовки был кондуктор Циволька. Образованнейший и начитанный (он прекрасно владел шестью языками), Циволька был непревзойдённым мастером весёлых рассказов, знал бесчисленное множество анекдотов. Вокруг него всегда слышались смех, шутки, дружеские подначки.