Герои забытых побед
Шрифт:
С приездом Лазарева всё ожило, всё почувствовало железную руку, способную не гладить, а поддерживать и направлять. Для Лазарева действительно не существовало других интересов, кроме интересов моря: в них сосредоточивалось его честолюбие, его надежды, помыслы, весь смысл его жизни. Как учёный, забывающий весь мир ради служения науке, Лазарев забывал всё окружающее ради служения морскому делу. Опыт сорокачетырёхлетней труженической жизни, обширный запас разносторонних сведений слились в его уме в одно представление. Он не хотел, а может быть, по свойству природы и не мог, разбрасываться; он слишком страстно любил родное дело, чтобы лишить его хотя бы какой-либо из своих способностей, и если впоследствии, вечно недовольный результатами, он наивно не понимал, за что ценили так высоко его деятельность, то, конечно, он был так же искренен в своей наивности, как добрый семьянин, неспособный понять похвалу за любовь к собственному семейству.
Но ещё не сразу довелось Лазареву стать в положение самостоятельного начальника. В Петербурге не хотели огорчить старика Грейга отставкою, а характер Лазарева, чуждый интриги, не домогался ускорить неизбежную развязку. Между тем в это самое время требовалась существенная услуга Черноморского флота. Ослабленная войною 1828–1829 годов, Турция находилась
Для поездки Муравьёва в Египет ему был дан фрегат «Штандарт». Вот в каком состоянии находился фрегат, по показанию Муравьёва: «Фрегат наш дурно держался против ветра, который усилился до такой степени, что мы ничего не могли выиграть лавированием. Сделалась сильная буря, продолжавшаяся постоянно трое суток. Три главных паруса изорвало пополам; судно же раскачало до такой степени, что оказалась течь; гнилое дерево старого фрегата подалось под болтами, прикреплёнными к русленям, при коих держались ванты бизань-мачты; ванты ослабли, и мачта грозила падением; руль перестал действовать, что отнесли тогда к сильному волнению. Команда, мало приобвыкшая к своему делу, до крайности утомилась, так что люди однажды отказались было идти на марс для работ. Капитан судна Щербачёв хотя и не переставал быть деятельным, но не умел распоряжаться».
Надо было положить много энергии, чтобы отвести подобные порядки в область преданий. Вот почему нам особенно ценны показания Муравьёва о лазаревской деятельности в ту эпоху. Назначенный начальником эскадры Черноморского флота для вспомоществования союзной Турции, Лазарев с первым отрядом судов покинул 2 февраля Севастопольский рейд и 8 числа того же месяца бросил якорь в Босфоре. В пролив Лазарев вступил вопреки данным ему приказаниям, ссылаясь, по словам Муравьёва, на постоянную отговорку моряков — ветер. Последствия, однако, оправдали смелый поступок Михаила Петровича. Поставленный в близкие сношения с Муравьёвым, Лазарев, как можно судить по общему тону выражений автора «Записок», не пользовался его особенной привязанностью и главным образом, как кажется, возбуждал затаённое неудовольствие Муравьёва исключительной заботливостью о флоте. Но именно с этой-то стороны он нам и дорог. Лазарев не сделал ни одной ошибки, которая бы повредила ходу дел, а что он не занимался дипломатией, вовсе до него не относившейся, то это может быть вменено ему только в заслугу. Вот как, между прочим, выражается о Лазареве Муравьёв: «Лазарев сделался известным после Наваринского сражения, где он, командуя адмиральским кораблём „Азовом“, отличался деятельностью и храбростью. Он имел достаточное образование для морского офицера, был довольно начитан по части морского дела, путешествовал; но в занятиях своих до того времени едва ли выходил из границ звания командира корабля; ещё недолгое время был начальником штаба Черноморского флота, не обнял вполне новой обязанности своей и был взыскателен только по наружному отправлению службы. Он чуждался всяких сношений с турками, потому что обращение их казалось ему дико, и что необычайность такого рода сношений не соответствовала тем служебным занятиям, к коим он издавна привык. Пребывая в Босфоре, он много заботился об устроении судов, состоявших под его начальством; но затем не хотел или не умел вникнуть в обстоятельства того времени, а потому и устранял от себя все распоряжения, выходившие из круга его прямых обязанностей как командира эскадры».
Заметка эта, свидетельствующая о характере занятий Лазарева в Босфоре, как уже замечено нами, может и в остальном, то есть в отчуждённости его от не подлежащего ему круга ведения, служить только похвалою. Исполнив возложенную на него задачу, Лазарев в июне возвратился в Севастополь, причём ещё во время бытности эскадры в Босфоре произведён был в чин вице-адмирала, а по возвращении (1 июля) возведён в звание генерал-адъютанта.
2 августа того же года Михаил Петрович был назначен исправляющим должность главного командира Черноморского флота и портов, а в 1834 году утверждён в новых обязанностях. Назначение это, состоявшееся по личному выбору покойного государя, в Чёрном море встречено было всеобщим сочувствием. Историк пишет «Предшествовавшая репутация первоклассного моряка-практика и теоретика, испытанная твёрдость характера, неподкупная честность и беззаветная любовь к морскому делу возбуждали радужные надежды. Людская зависть, однако, не дремала; и в то время было немало лиц, гораздо старших по службе и по чину, из коих некоторые, как свидетельствует печатаемая переписка, старались делать затруднения своему счастливому товарищу. Впрочем, Михаил Петрович личными заслугами и сказавшимся наглядно доверием государя снискал себе веских доброжелателей».
Летом 1832 года египетский паша Мухаммед-Али, умный правитель и храбрый воин, поднял восстание против турецкого султана. Турция обратилась за помощью к Англии и Франции. Англия помогать не спешила — ей было выгодно вытеснить турок из Египта и занять там место Франции. Франция тем более не стала поддерживать Турцию. И только Николай I решил помочь туркам, усматривая в египетском мятеже французское влияние и не желая в случае победы Египта французского контроля над Босфором. В ноябре 1832 года царь направил для переговоров в Турцию и Египет генерала Н.Н. Муравьёва, который обещал султану военную помощь. Узнав об этом, Франция и Англия заверили Турцию, что немедленно добьются заключения мира, и просили взять назад просьбу о помощи России. Однако российский посол А.П. Бутенёв ответил султану, что русская эскадра уже вышла в море. Сразу же началось срочное снаряжение Черноморского флота для проведения Босфорской операции. Возглавить эскадру Николай I предложил адмиралу Грейгу, но тот категорически отказался это сделать «по состоянию здоровья». Кроме этого, он доложил в столицу, что и годных к походу кораблей у него тоже мало. Это было уже настоящее фрондёрство. Из столицы немедленно последовал окрик: эскадру готовить любой ценой, поскольку «…обстоятельства, могущие возникнуть от успехов египтян, могут… принудить в течение ещё зимы к высылке в море наших эскадр». Этим же предписанием командующим Босфорской эскадрой был определён контр-адмирал Лазарев.
Но почему отказался от назначения адмирал Грейг? Заметим, что со здоровьем у адмирала было всё в порядке. Он посещал балы и вёл весьма активный образ жизни. Ведь на первый взгляд возглавить Босфорскую экспедицию было очень престижно. Никаких морских сражений там не предполагалось, а только в случае крайней нужды артиллерийская поддержка десантного корпуса и турецкой армии против египтян, что тоже было весьма маловероятно. Зато награды и от своего императора, и от турецкого султана должны быть немалыми, да и слава спасителя Константинополя — это тоже кое-что! Но адмирал Грейг решил иначе. Почему? Скорее всего, Грейг просто боялся надолго оставить флот. Ниже мы ещё подробно остановимся на некоторых аспектах деятельности адмирала Грейга на посту командующего Черноморским флотом. Пока ограничимся коротко — в бытность командующим флотом Грейга там процветало казнокрадство и коррупция, причём размеры и того и другого были весьма немалыми даже в масштабах империи. При этом командующий не только прекрасно знал обо всех творимых на флоте безобразиях, но и прикрывал их, сам в ряде случаев являясь соучастником преступлений. Поэтому в данной ситуации рассуждения адмирала, возможно, могли быть следующими: если он (Грейг) уйдёт к Босфору неизвестно на сколько времени, то во главе Черноморского флота останется присланный с Балтики его открытый недруг Лазарев, который уж не упустит времени даром и постарается собрать побольше материалов обо всех злоупотреблениях на флоте. И, как знать, куда в таком случае придётся возвращаться с Босфора Грейгу: в свой ли дом или сразу на арестантские нары! Лучше уж найти предлог и остаться на месте контролировать ситуацию, тем более что с убытием Лазарева можно будет получить передышку в несколько месяцев. Если Грейг рассуждал так, то он ошибся. Николай I уже принял решение заняться наведением порядка на Черноморском флоте всерьёз и отступать от приятого решения был не намерен. Отдавая приказ об отправке Лазарева, Николай I продумал вопрос и о посылке на Черноморский флот своего личного флигель-адъютанта, чтобы тот, не теряя времени, начал полную ревизию воровского гнезда.
Так, одновременно с назначением Лазарева руководителем Босфорской экспедиции в помощь ему весной того же 1833 года на Чёрное море был командирован из Петербурга флигель-адъютант Казарский.
Дело в том, что после окончания Русско-турецкой войны в 1829 году Николай I взял себе с Черноморского флота двух адъютантов, выбрав их из самых достойных. Первым, как мы уже знаем, был бывший командир брига «Меркурий». Вторым же был капитан-лейтенант Ефим Петрович Зайцевский (1799–1861), легендарный командир отряда матросов-охотников, показавший чудеса храбрости при осаде Варны в 1828 году и первым ворвавшийся в крепость. Ефим Зайцевский, помимо всего прочего, был и прекрасным поэтом (ныне, к сожалению, почти забытым), дружил с Пушкиным и состоял с ним в переписке. Однако, получив тяжёлое ранение при штурме Варны, Зайцевский после войны несколько лет лечился, а потому не мог быть использован для ревизии Черноморского флота. Более же старший и опытный флигель-адъютант «из моряков», воспитанник Балтийского флота Римский-Корсаков, уже ревизовавший в 1830 году Севастополь, не испытывал, думается, особого желания снова ехать в вотчину Грейга и сделал всё возможное, чтобы уклониться от этой весьма опасной командировки. Что касается Казарского, то у него никаких оснований для отказа от поездки не было, да и не таков был командир легендарного «Меркурия», чтобы пасовать перед трудностями и опасностями!
Вообще в это время на Черноморском флоте происходили дела удивительнейшие! Только представьте себе, что император даёт указание командующему флотом готовить флот к экспедиции на Босфор, а из Николаева следует раздражённый ответ: кораблей мало и сил для экспедиции у нас нет! Император приказывает: экспедицию всё равно готовить, корабли чинить, средства изыскать, а руководить экспедицией лично командующему! В ответ из Николаева от Грейга: руководить не могу, так как болею.
Из письма Лазарева тех лет: «Я попался в сети, крайне для меня неприятные, тем более, что должность береговая, и чёрт знает, что ещё. Вот третий уже год, что флот здесь не ходил в море, и бог знает от каких причин. А сегодня Севастополь вообще так пуст, что хоть шаром покати — ни одной сажени верёвки, ни одного дерева, чтобы сделать стеньгу или марсрей. Предвижу много преград, но бесполезным быть не хочу». Под преградами Лазарев понимал то, с чем ему теперь предстояло сражаться не на жизнь, а на смерть — черноморскую мафию.
Что делать Николаю I в ситуации, когда черноморская фронда полностью блокирует и игнорирует его решения? На черноморский адмиралитет он надеяться уже никак не может. Николай прекрасно понимает, что поручи он организацию грейговцам, те преднамеренно и сознательно погубят дело, сославшись при этом на то, что они, дескать, обо всём предупреждали заранее. Выход один — полностью отстранить от организации экспедиции местных флотских начальников и поручить всё особо преданным и лично ему подчинённым людям. Но такой человек на Чёрном море пока у императора был только один — контр-адмирал Лазарев. Одному ему было просто физически всюду не успеть. И тогда срочным порядком на Чёрное море командируется флигель-адъютант Казарский. Он недавно с флота и знает особенности, поэтому его не обмануть. Он честен, храбр и лично предан императору, а значит, разобьётся в лепёшку, но выполнит его приказ. Он, наконец, обладает хорошими организаторскими способностями, что в данной ситуации весьма немаловажно. Если Лазарев должен был сосредоточить своё внимание на подготовке кораблей и войск, а также руководстве ими, то на Казарского были возложены все тыловые и хозяйственные функции. Полномочия при этом Казарскому были даны не простые, а адмиральские! Все чины флота обязаны выполнять его распоряжения и указания, оказывать всемерное содействие. Флигель-адъютант действовал от имени императора, и любое противодействие расценивалось как измена интересов России. Казарский действует решительно. Он сразу же отстраняет от подготовки экспедиции всё местное начальство и берёт всю хозяйственную власть в свои руки. Это не только пощёчина Грейгу и его окружению, но и сигнал, что дни их всевластия уже сочтены.