Героический режим. Не для героев
Шрифт:
Ничего, отдохну, и дальше. Под действием скрытности мобы не обращают на меня внимания, так что на них времени терять будет не нужно. Я наверняка преодолел не меньше восьми-девяти километров. Может, и больше. А расстояние до деревни, где сейчас должна была находиться Гая, едва ли превышало пятнадцати километров. Я на это очень сильно надеялся.
Мышцы на ногах судорожно сокращались, разболелся живот. Да, и это убийца, который должен неустанно преследовать свою жертву на протяжении долгих дней. Волка ноги кормят, не только зубы.
Статистика более или менее успокоилась, дыхание постепенно
С трудом поднявшись на ноги, я набросил на себя скрытность и, пошатываясь, направился к ближайшему дереву, чтобы полежать под ним. Если я упаду посередине дороги не в состоянии сделать ни шага, Константину, вероятней всего, конец.
Я наклонился и, опираясь на правую руку, хотел лечь, но кто-то обхватил меня сзади стальной хваткой. Вскрикнув, я дёрнулся, но две тонкие холодные руки с широкими рукавами держали очень крепко.
— Думал, уйдёшь от меня, человечек? — прошипел мне на ухо знакомый голос. — Думал, Топлюша не поиграет с тобой? О нет, ты будешь моей игрушкой.
Руки сжались так, что захрустели рёбра. Дыхание перехватило. Две тонкие руки подняли меня над землёй, как игрушку, и Топлюша направилась к ручью, из которого я только что пил. Наверняка, и она оттуда выползла. Тварь…
Я судорожно пытался вдохнуть, лёгкие горели, перед глазами в который уже раз поплыли серые круги… с небольшими багровыми искрами. Я сжал зубы, до крови прикусывая язык. Я знал, что мне надо было делать. И это не такое уж и сложное дело — раздуть небольшие искры в беснующееся багряное пламя. Перекошенное застывшее лицо пацифиста со струйкой слюны, вытекающей на подбородок. Этого воспоминания было достаточно.
Я вцепился в сомкнутые на моей груди ладони утопленницы. Разжать их я не мог — слишком она была сильна, но два пальца мне удалось оторвать от своей груди. Раздался хруст, от которого волосы становились на затылке, и пальцы Топлюши оказались вывернуты под неестественным углом. Утопленница завизжала от боли и чуть ослабила хватку. Этого хватило, чтобы я сломал ей левую кисть.
Мир перевернулся перед глазами. Едва успев вдохнуть, я тяжело ударился о корни деревьев. Послышался тот же неприятный хруст, и мою правую руку пронзила резкая вспышка боли. Я тяжело поднялся, бросил взгляд на свою вывернутую кисть и левой рукой вытащил из ножен тесак.
Топлюша визжала, держа правой рукой свою болтающуюся кисть. Из открытого перелома медленно текла густая прозрачная жидкость.
— Теперь к водичке я тебя не пущу, сука.
Утопленница резко вскинула голову. Глазница, в которую я прошлый раз попал стрелой, намертво заросла, из сросшейся кожи торчали ошмётки ресницы. Её рубище было изорвано, открывая белоснежную кожу, аккуратная левая грудь была обнажена, затвердевший бледно-розовый сосок будто обещал
Я оскалил зубы и начал медленно заходить в её слепую зону.
— Зубастая игрушка, — осклабилась Топлюша. Теперь в её голосе не было и грана эротики, он напоминал скорее кошачье шипение. — Я люблю таких. Но учти, что и я захочу тебя покусать.
— Попробуй.
Она двигалась быстро, но мой Плащ Теней уже восстановился. Я ушёл от её прыжка и отмеренным движением тесака располосовал ей грудь. Топлюша, прошедшая мимо меня, завизжала и махнула рукой, стараясь зацепить мой бок, но я уже был за её спиной. Удар в спину, пинок в зад. Утопленница завизжала, тяжело упала лицом в траву, но вскочила, как кошка, и бросилась по широкой дуге к ручью. Я догнал её и всадил тесак в глотку. У неё силы явно не прибавилось, а я стал сильнее.
И, наверное, менее осторожным.
Мощный удар правое колено. Я упал на левое, а Топлюша, с невероятной скоростью развернувшаяся ко мне лицом, выбросила в меня растопыренную пятерню. Удар пришёлся в лицо, мой нос хрустнул, мгновенно наполнившись кровью, а я опрокинулся на спину. Чудо, что выдержали шейные позвонки. Топлюша мгновенно оказалась сверху, обхватила мои бёдра коленями и ухватила здоровой рукой моё горло, выдавливая из него воздух.
Но и у меня в левой руке был тесак. Я всадил его утопленнице в бок, провёл им, рассекая до пупа кожу. Белая кровь Топлюши хлынула потоком, сизые внутренности вывалились из разрезанной хламиды. Я ударил её ещё раз, в солнечное сплетение, и потянул тесак вниз, располосовывая живот. Топлюшин визг чуть не оглушил меня. Она отпрянула назад, повалилась на спину, откатилась, а после, вскочив, бросилась к ручью, поддерживая свои внутренности. В ручье она бесследно исчезла.
Но мне было не до того, я хрипел, вгоняя через полыхающее горло горячий шершавый ком воздуха.
Кисть распухла и безвольно болталась. Дыхание больше напоминало пытку, но я трусил по дороге. В левой руке держал уже второе зелье здоровья: первое выпил после боя, а второе цедил по глотку через каждые пятьсот шагов — оно немного приводило меня в чувство. Самую малость. Шагов на тридцать-сорок. Но именно благодаря ему я ещё не свалился на обочину.
Я смотрел только себе под ноги. Наука ещё со школьных кроссов и сдачи нормативов в ВУЗе — мне было легче, когда я не видел, сколько осталось до финиша. Только это да счёт шагов от одного до сотни и помогали — марафонец из меня всегда был хреновый.
Наверное, поэтому я не заметил, как дорога потихоньку начала подниматься. Я даже не почувствовал, что бежать стало тяжелее, это и так было слишком тяжело. Деревенские ворота я тоже не заметил и встретился с ними теменем, что заставило меня упасть на задницу. Это тоже было больно. Но я поднялся и, пошатываясь, побрёл вперёд. Зелье допил и отшвырнул.
Мне под ноги попался какой-то пацан. Я схватил его за шкирку и хрипло выдохнул:
— Где Гая?
Мальчишка не на шутку перепугался, его лицо исказилось, а расширенные от страха глаза наполнились слезами.