Героический режим. Не для героев
Шрифт:
— Наверное… — Я облизал пересохшие губы. — Наверное, для этого нас сюда и прислали.
— Прислали?
— Да. Я… не местный. Издалека. Это… вроде игры, понимаешь.
— Хорошенькая игра, когда на кону стоит жизнь целого мира.
— Поверь, мне она тоже не нравится. Я точно так же могу отбросить копыта в любой момент… В общем, я думаю, беспокоится нечего. Мы это остановим.
— Мы?
— Да, мы. Игроки. Нас тысячи, десятки тысяч. Если мы здесь не для этого, то я вообще не знаю, зачем мы здесь.
— Ясно. — Гая впервые оторвала взгляд от очага. И её глаза полыхали ничуть не слабее. — Надеюсь, у вас получится. Хоть ты и сам соткан из этого.
— Да, — я слабо улыбнулся. — Пчёлы против мёда, но если остались только пчёлы, то им ничего не остаётся, как бороться, да?
— Наверное. Наверное.
Я вышел из дома Гаи. Встретив паренька из приюта, потрепал его по голове, на что тот только фыркнул. Он тащил рыбину размером чуть ли не с него самого. И в этом доме сегодня будет рыба.
Небо частично расчистилось, дождь шёл на убыль. Не думаю, что это надолго. Слишком много дождей, чтобы они закончились просто так. Наверное, это до зимы. Холодной, страшной зимы. Передёрнув плечами от мгновенного наваждения, я сжал губы. Нечего пугаться погоды.
Солнце уже заходило на западе, но я вышел из деревни. В нескольких сотнях метров севернее деревни был небольшой пруд, где у меня сегодня запланирована встреча.
Впервые с того дня я увидел Топлюшу только вчера, когда возвращался с поля. Её кожа всё ещё имела несвойственный розоватый оттенок, но утопленница выглядела куда лучше, чем раньше. Мы договорились на сегодняшний вечер.
Она сидела на берегу, свернувшись в клубок.
— Привет, — сказал я, садясь рядом.
— Привет.
Хотелось обнять её, успокоить… Или чтобы успокоится самому. Мы встретились, фактически, в первый раз за долгое время, а я уже собрался сказать ей, что ухожу.
Я кашлянул. Это можно сказать и позже…
— Ты уходишь, я знаю, — произнесла Топлюша. — У тебя всегда такое лицо, когда не хочешь говорить мне неприятные новости. Уйдёшь завтра?
— Да. Завтра. Мне…
— Если бы тебе было действительно жаль, ты бы не ушёл.
Я бессильно сжал кулаки.
— Нет. Мне надо уйти. Ты… — Что она? Не понимает? Возможно. Но какая разница, понимает она или нет? — Просто так надо.
— Я знаю. Знаю, что бы ты обо мне не думал. И… пусть я мёртвая… — В голосе утопленницы послышались рыдания. Она выпрямилась, глядя на озеро. — Нет, я не мёртвая. Но и не совсем живая. Пусть даже так… Но я всё равно могу чувствовать боль. Вот здесь, — её рука сжалась у груди. — Но даже если ты это и понимаешь, тебя что-то останавливает. Тебе противно, да? Зачем тебе холодная баба, которая прожила, наверное, сотни лет, когда…
Я осторожно взял её за руку. Не мастак я успокаивать женщин. Но… надо хотя бы попробовать. Особенно, потому, что она права.
Её рука была холодной и гладкой. Кожа вернула прошлый бледный оттенок и стала куда более нежной. Я смотрел на платье, которое подарил ей. Оно почти скрывало фигуру, но едва проступающие очертания талии, бёдер и груди сводили с ума. Я знал, что делать. Не знал, что думать.
Если она чувствует, то почему я не считаю её за человека? Да и человек ли я сам? Я часто думаю об этом, слишком часто, эти мысли не выходили из моей головы, крутились в ней, повторяясь и повторяясь, и я ни разу не заставил себя дать твёрдый ответ даже самому себе. Что изменится от этого ответа? Чёрт его знает.
Я улыбнулся Топлюше и принялся что-то рассказывать. Какую-то хрень, как мне кажется. Но это немного её успокоило. Или она делала вид, что спокойна. Шло время, наверное, несколько часов. Дождь совершенно закончился, стало темно. Мы болтали… я даже не знаю о чём. Так, мелочи. Но… всему приходит своё время.
— Мне пора, — сказал я, поднимаясь. — Пора.
— Я знаю. Прощай. Я люблю тебя, пусть даже…
Не знаю, что на меня нашло. Хотя. Знаю. Не буду обманывать себя, говоря, что в темноте она так походила на человека. Что она вела себя, как человек. Она не была им, и я знал это.
Я поцеловал её в губы. Холодные, но такие мягкие, страстные. Топлюша ответила на поцелуй. Мои руки скользили по её платью, жадно ощупывая тело утопленницы. Наконец, она выскользнула из одежды. Я сжал левой рукой её грудь, впился губами в сосок, пока правая скользила по ягодице, бедру…
Мы легли на расстеленный мной плащ. Это не длилось долго, но я знал, что уже не уйду до самого рассвета. Я был счастлив впервые за долгое время. Действительно счастлив, пусть и ощущал горечь расставания. Думаю, Топлюша испытывала те же эмоции. Но, уверен, и она была счастлива.
— Прощай, — шепнул я, одеваясь. — Прощай.
Над горизонтом медленно поднималось солнце. Я поцеловал Топлюшу в губы. Она улыбнулась.
— Прощай, — сказала она. — Я люблю тебя.
— И я люблю тебя, — ответил я. — Я вернусь, вернусь.
— Я верю.
Я лгал, лгал самому себе и ей. На счёт возвращения. Или меня убьют, или я пройду эту чёртову игру. Но… так ли я уверен в том, что вернусь после этого домой? Что вообще произойдёт? Это был миг той сладкой лжи, когда и сам веришь в свои слова и знаешь, что произойдёт именно так, хотя этого никогда не случится.
А на счёт любви… если и лгал, то самую малость.
— Вернусь, — повторил я и, улыбнувшись, ушёл.
Глава 31
22, 10
Кажется, я начал привыкать к морским путешествиям. По крайней мере, на сей раз обошлось почти без тошноты. Впрочем, море в этот день было спокойным, а корабль торговцев плыл довольно быстро — двадцатимильное расстояние до материка мы преодолели за три часа или около того.
Моих сопартийцев видело пятеро из четырнадцати человек команды.