Героический Режим. Злая Игра. Дилогия

Башунов Геннадий Алексеевич

Утопленница запричитала, требуя возмездия, но её уже никто не слушал.

— Это было давно?

— По нынешним временам — целую вечность назад. Но я хочу верить.

— Да он тебя, поди, просто оттрахал, пока ты там в лесу своём сидела? — фыркнул Гарт, но тут же сник под тяжёлым взглядом Судьи, а через миг вообще куда-то исчез.

— Хорошо, — медленно сказала она. — Но только ради тебя, Инча. Свалите его одежду в кучу. Вытащите гарпуны. И расступитесь. А ты не дёргайся, иначе никакого Суда не будет.

Когда всё это было сделано, Судья, небрежно бросив шлем на траву, приблизилась ко мне. Её правая ладонь небрежно

лежала на рукояти меча, но у меня по этому поводу не было никаких надежд — в случае приговора клинок увидит свет очень быстро.

Наши глаза встретились. И я замер. Я совершенно точно знал, что сейчас свершится Суд, и противиться его решению нет абсолютно никакого смысла. Но хотя бы это решение точно будет справедливым.

Судья на несколько секунд закрыла глаза, как будто бы слегка изогнула шею, а потом её глаза распахнулись. Они излучали потоки белого света, окутавшие меня с ног до головы. Этот свет не освещал, он сжигал. Слой за слоем моя суть раскрывалась перед ней. Злоба, Комок, Оскал, всё, что я видел и что сделал. Вся моя суть сейчас говорила Судье стоит ли выносить приговор или нет. Павел, Вася, Маша, Алексей. Каждая моя мысль, каждый мотив предстали перед Судом.

Это я вспоминал всё, что со мной произошло. Судья же будто сдирала с каждого моего поступка все внешние слои, оставляя лишь самую суть.

А потом пустота. Ничего. Глухая стена, отгораживающая мою старую личность от новой? Или абсолютное ничто, будто бы меня до Игры и не существовало? И этот барьер не смогла преодолеть даже Судья.

Потоки света рассеялись. Судья закрыла глаза и пошатнулась. К ней никто не приблизился, чтобы поддержать. Я видел в её спутниках какой-то животный страх, и в то же время безудержную преданность и обожание. Если не сказать — обожествление. Сейчас, когда выносится приговор, никто бы и не посмел к ней приблизиться.

Судья упала на четвереньки. Её вырвало желчью. Она стояла так несколько секунд, тихо постанывая.

— Срам прикрой, — простонала она, наконец.

Гарт едва слышно выругался. Я уже успел заметить, что его лицо слегка перекосилось. Видимо, приговор исполнялся мгновенно самой Судьёй, и я зря волновался несколько последних секунд.

Я поднялся и шагнул к ней, чтобы помочь подняться, но она резко выставила перед собой ладонь.

— Только посмей прикоснуться ко мне. Я бы с удовольствием тебя убила, но это моё личное предпочтение. Истинное же Зрение считает по-другому. Сейчас я оглашу... ох-х... — Судью ещё раз согнул спазм.

Пока я одевался, Инча помогала Судье прийти в себя. На лице друидки читалась искренняя жалость к пострадавшей. На меня она не смотрела.

— Приговор, — тяжело дыша, проговорила Судья. Её усадили на сухую траву, что выгребли из моего шалаша. — Ты обязан возместить утопленнице по имени Синеглазка ущерб... на её усмотрение. В общем, а-а-а-а... твою мать... выплатишь виру. — Правый угол её рта презрительно дёрнулся. — И ещё... Синеглазка. Ты обязана проводить его туда, куда он захочет. И назад, если он соблаговолит вернуться. Или, скорее, если он СМОЖЕТ вернуться. — Судья перевела взгляд на меня. — А вам, ублюдки, я желаю сдохнуть. Не знаю, что вы такое, но скоро узнаю. И тогда я вас найду... и... а-а-а... — Она остановилась, закрывая глаза, а после махнула рукой. — Уходим.

Отряд ушёл, оставив со мной израненного Оскала и недовольную утопленницу.

—

Что-то все встреченные мной за последнее время существа грозятся меня убить, — сказал я псу, тяжело вздыхая. Оскал прикрыл глаза. Раны на его теле быстро затягивались. Заживает как на собаке, а?

— И я бы убила, — буркнула Синеглазка, — но перечить Судье не могу. Куда тебе нужно?

— Я укажу направление. А ты покажешь, как туда пройти.

Но куда больше меня сейчас занимала моя новая белокурая знакомая. Она, видите ли, не знает, кто я такой. Но и я снова не знаю этого, хотя ещё несколько минут назад мне казалось, что все точки над "ё" моей личности расставлены.

Канал III

Ещё шаг по пружинящему полотну мха. Страшно только в первый раз, потом приходит уверенность, даже если зелёно-коричневое покрытие начинает немного расползаться под ступнёй, как в этот раз. Просто сейчас весна, и воды на болоте слишком много. И ещё шаг...

Я ушёл в трясину по пояс. Комок истерично завизжал, а Оскал тихо заскулил. Вот, кажется, мне и крышка... Плевать на всех судей и все оправдательные приговоры. Месть — вот что главное для местных. А то, что мы уже так долго идём по трясине, это нормально — отсюда я точно не выберусь, да и месть нужно подавать холодной.

Но утопленница действительно не могла противиться вынесенному мне приговору. Она упала на живот, зацепилась ногами за какую-то торчащую посреди тропы корягу, и схватила меня за шиворот.

— Вот сюда! Да, сюда! Да, держи его, скотина клыкастая! А ты не шевелись, придурок, быстрее же потонешь!

Оскал вцепился клыками в мой капюшон и потянул, но этого явно было недостаточно — трясина засасывала меня внутрь, я погрузился в неё уже по грудь и продолжал тонуть.

— Вот так! — рыкнула Синеглазка.

Она отпустила меня и нырнула в трясину. Ей-то что, утопленнице...

Мне в поясницу вцепились две тонкие руки. Мощный рывок, и я над трясиной уже по грудь. После второго по пояс.

— Да не сучи ты ногами!

— Я не сучу!

— Сучишь!

Оскал зарычал и потянул мой капюшон. Синеглазка выбралась на тропу и, ухватив меня за руку, резким движением вытащила меня на относительно сухое место. Я хватал ртом воздух так, будто не дышал целую вечность, хотя моя голова даже не проваливалась под воду. Утопленница лежала рядом.

— Ну ты и тяжёлый, — проворчала она, утирая с лица грязь.

— Какой есть.

— Я же сказала туда не ходить.

— Не сказала.

— Значит, подумала.

Я тяжело вздохнул. Решила, что ли, сделать так, чтобы я ей жизнью был обязан? Или просто пугнула со злости?

Синеглазка посмотрела на меня каким-то странноватым взглядом и хихикнула.

— А если в тине тебя измазать, ты даже ничего, симпатичный.

Я ответил ей злой улыбкой, показывая свои клыки, но вызвал лишь второе "хи-хи". Человеческая мораль чужда нечисти и нежити, хотя они и способны на человеческие (или почти человеческие) эмоции. Да, я убил её отца. Но ей, в целом, было на это плевать, её куда больше беспокоило то, что она могла стать следующей моей жертвой, и потому привела помощь. Она без каких-либо угрызений совести бросит своих сестёр на голодную смерть. Хотя, в то, что утопленницы со своей силой и умениями охотиться под водой умрут от голода, я лично сильно сомневаюсь. Её сёстры поступили бы так же. В конце концов, их породила Тьма.