Героиновая пропасть
Шрифт:
Подробности же ночного происшествия рассказал Грязнову уже сам Александр Борисович.
— Смотри-ка, а ведь в самом деле тронулось, да еще как покатилось, Славка! — и завершил свой недолгий рассказ следующим выводом: — Этот Сипа, конечно, уголовник, но, если нам его не сдадут свои же, ничего мы ему не напаяем. Умен, сволочь, осторожен и, главное, подозреваю, что награды свои боевые не зря заработал. Не в штабах кантовался, а имел все реальные возможности превратиться в двухсотый груз…
— Чего ж мне-то так поздно доложили? — возмутился Грязнов.
— Так ведь я в курсе, что ты после полуночи на связь с Костиной помощью выходил. Вот и сказал им: не беспокойте, дайте человеку поспать.
— О да! — воскликнул Грязнов. — Ну, открой уши, ваше высокоблагородие, или как там тебя. Сегодня вечером на Чкаловский с военным транспортом прибудет личный посланник Назара. Сказал, что можно доверять, как ему, и соответственно обсуждать проблемы. Но ни в коем случае не «светить». Я предложил свой вариант, Назар его принял. Всe. Ну, как тебе? — и посмотрел с видом победителя.
— Что — как? — опешил Турецкий.
— Ну ты тупой, Саня, — протянул Грязнов. — Неужели неясно? А вот Костя — так он сразу понял и одобрил.
— Да ну вас, темнилы чертовы! — воскликнул Турецкий. — Ну, одобрили, значит, одобрили. Ты вот чего послушай. Я-то уж решил, что после покушения наш Сипа раскроется, как тот цветок. Ни фига! Но на одну вещь все-таки намекнул. Естественно, сам понимаешь, зашла у нас речь о Каманине. Ну, что касается взрыва, тут Сипа особо упрямиться не стал. Тем более что и жертвы человеческие в том акте как бы не предусматривались. Он и сам постарался избежать их. И тут уж, по его мнению, вина самого Рожкова. Чесаться не надо было, растерял сообразительность бывший десантник. И Сипа сам вроде бы даже расстроился по этому поводу… А когда зашла речь об убийстве, тут он в полном отказе. Ни сном ни духом, ни рылом, ни ухом, вот так. Стал я соответственно прикидывать: кто бы мог? Вслух. А он говорит между тем: не хочет, мол, никого закладывать, даже такого отморозка, как Боров, но кадры у него такие, что на них даже пробы ставить негде. Я не избежал искушения напомнить ему о тех трех качках, что уложил в Пушкино Сева Голованов. Сипа чуть подавился, но съел. Говорит: а где они вообще — умные-то охранники? Мол, из инвалидов охрану не наберешь, вот и приходится брать «крутых», чтобы потом тем же инвалидам на лишний кусок хлеба да пакет кефира заработать. Я говорю ему, что мне моя логика подсказывает следующее: первый раз не достал, значит, надо повторить. Открещивается! Утверждает, что ему тот Каманин нигде дорогу не переходил. А если кому мешал, так не среди ветеранов искать надо, а повыше. «Среди братьев?» — спрашиваю. Он этак хитро хмыкнул, посмотрел на меня и пожал плечами уклончиво: понимай, мол, как хочешь. Ну тут я уж вовсе с видом полного наивняка и спрашиваю: «А у Джамала в охране кто служит?» Он даже засмеялся: «Хитрые вы, — говорит, — следаки! Ведь все сами знаете, а спрашиваете, роетесь, копаете…» Ты понял суть, Вячеслав? Нет, смотри мне в глаза, ты все понял?
— Чудик ты! Я понял лишь одно пока. Прокололся, видать, наш Джамал с этим Ахматом, вот что. И поэтому надо сделать хорошую его фотографию и показать во дворе на Кутузовском. Спорю на коньяк, что там его кто-нибудь видел.
— Вот за что я тебя глубоко уважаю, Вячеслав Иванович! Я уже дал такую команду и послал на Кутузовский своего помощника Сережу. А что ты решил все-таки с аэродромом? — спросил без всякого перехода.
— Смотри, еще помнишь! — хмыкнул Грязнов, страшно довольный похвалой Турецкого. — Я предложил такой вариант. С кем-нибудь из Денискиных парней на Чкаловский подъедет его секретарша Галочка. Ты ее знаешь.
— Знаю и завидую.
— Вот-вот. Она там встретит своего «принца» и привезет, куда мы скажем. А дальше — по обстоятельствам.
— Толковый план. Значит, нынче не спим?
— Смотря к чему ты готовишься, — съязвил-таки Грязнов.
Но Турецкий не обратил внимания.
— Знаешь, еще любопытная деталь… Я его спрашиваю: как же, мол, так получается у вас, господа уголовнички? Два прокола подряд! С Селезнем, а теперь с вами, Андрей Игнатьевич? Или тут тоже на испуг брали? Не всерьез? А он посмотрел на меня: придуриваюсь, что ли? Но я сохраняю серьезный вид. Вздохнул он и так, в пустоту: «Видно, и на старуху бывает проруха… Слыхали такую пословицу?»
— А ты не спросил, кого он имел в виду?
— Нет, не спросил, но посмотрел так, что он понял мой вопрос. И сказал, что хотя Джамал и женат, и даже детей имеет, но в своей московской квартире практически не бывает. Что ориентация у него, проще говоря, другая. Зато в пушкинском особняке сплошь мужики. Вы, говорит, пригласите его к себе на беседу и поглядите. Ведь он же не мужик, а самая настоящая баба, причем подлая, старая и оттого жестокая. По-моему, лучше не скажешь.
— Да, конечно, если он не хочет спихнуть с себя… М-да-а, — протянул Грязнов, — ну, тогда прокол с Ахматом вполне может оказаться для Джамала еще и очень сильным психологическим ударом. Этакого ведь жеребца повязали! — и Вячеслав удовлетворенно рассмеялся над гнусной своей мыслью.
Сразу после полуночи на военный аэродром в Чкаловском, под Москвой, сел тяжелый транспортный Ил-76. Свистя турбинами, самолет прокатился по посадочной полосе и приблизился к освещенной прожекторами стоянке. Взревев в последний раз турбинами, самолет наконец затих. Подъехал трап, и из открытого люка вышло несколько военных. Они спустились на землю, отошли в сторонку и стали о чем-то совещаться.
К самолету подъехало несколько машин — две «Волги», «ГАЗ», а поодаль остановился «опель», из которого вышла молодая женщина с букетом темных астр и пошла к самолету. Она шла медленно, будто сильно волновалась, ожидая и боясь встречи.
А на трапе появился молодой человек в непривычной глазу военной форме. В руке он держал кейс, который в свете прожекторов казался почти белым. Сойдя на землю, он по-европейски кинул два пальца к пилотке и кивнул своим попутчикам, те также ответили кивками. А он повернулся в сторону спешащей к нему женщины и раскинул в приветствии руки.
Обнялись.
— Здравствуйте, я — Галя, — сказала она тихо.
— Рахмон, очень приятно.
— Ну наконец-то, пойдем скорей! — заторопилась она, подхватив «любимого» под руку.
Офицеры в стороне завистливо ухмыльнулись. Вот, везет же кому-то!..
Машину вел молчаливый Демидыч. Рахмон с Галей сидели сзади и молчали. Да и о чем беседовать? Все еще впереди.
Демидыч вырулил на МКАД и понесся в сторону Ярославского шоссе, чтобы оттуда свернуть на Енисейскую улицу, к дому Грязнова, решившего конспиративную встречу провести с максимальными удобствами, то есть у себя дома.
Стол в гостиной был накрыт просто и без особых изысков: непременный коньяк высшего качества и то, что к нему положено — икорка, рыбка, жирные черные маслины и так далее. Хрусталем особым Грязнов себя никогда не баловал, предпочитая вместительные рюмки. Словом, было то, что необходимо для длительной мужской беседы.
Галя осталась в машине, а Демидыч, проверившись по привычке, сам проводил гостя до двери, сдал с рук на руки и немедленно уехал.
После краткого знакомства Вячеслав Иванович предложил гocтю чувствовать себя, как дома, проводил в ванную…
И когда тот, ополоснувшись под душем, уже без мундира вышел в гостиную, Турецкий широким жестом разлил коньяк по рюмкам — со знакомством и приездом, так сказать.
— Извините, Рахмон, — сказал он, поднимая рюмку, — вы действительно полковник?