Героиновые пули
Шрифт:
— Чай, сок?
Богданов посмотрел на журналиста и, не ожидая его решения, подвинул к нему большой бокал из дымчатого стекла, наполненный апельсиновым соком. Сок был из холодильника, и бокал аппетитно запотел.
Себе Богданов взял с подноса широкогорлую чашечку золотистого чая.
— Вы знаете, Игорь… Можно я буду вас так называть? Спасибо. Так вот я давно слежу за вашим творчеством. Очень давно…
Федоткин работал в «Московском курьере» меньше года, но признаваться в этом и поправлять полковничье «давно» ему не
— Иногда, — и в это вы, наверное, не поверите, — Богданов говорил с большой убежденностью, — я ловлю себя на мысли, что будь на вашем месте, писал бы точно так же.
— Спасибо.
Федоткин ожидал чего угодно — гневной отповеди, начальственного брюзжания, отказа в аккредитации и был ко всему этому готов. Служба изучения общественного мнения предупреждала редакцию о негативном отношении милицейских чинов к газетным публикациям. Поэтому «спасибо» из уст журналиста прозвучало совершенно искренне.
— Не за что. — Богданов улыбнулся. — Думаю, что для вас не будет открытием, но все же скажу… Вы смелый человек, Игорь.
Федоткин похвалы любил, но при этом умел выглядеть скромником.
— Обычный, товарищ полковник. Вот вам действительно приходится рисковать. Когда идешь брать банду…
— Это не та смелость, Игорь. Совсем не та. На банду для меня бывает сходить легче, чем сказать в глаза правду своему начальнику.
Федоткин своему начальнику тоже предпочитал правды не говорить, но похвалу воспринял с открытым сердцем.
— Вы преувеличиваете.
— Нисколько. Вон как вы смело и замахиваетесь на такие высоты власти…
От удовольствия у Федоткина покраснели уши.
— Такая у меня работа.
— Бросьте, не скромничайте. Конечно, я понимаю, ваши материалы перед публикацией прочитывает юрист, чтобы вас не подловили на слове и не потащили в суд. Но ведь существует угроза физической расправы. Разве не так?
Федоткин надулся петушком.
— Грозили, и не раз…
— Вот это я и называю смелостью.
— Спасибо, Андрей Васильевич. Я думал, что у вас обо мне другое мнение…
— Видите ли, Игорь, вы натура цельная. Что думаете — то и пишите. А мы — чиновное племя — склеены из двух половинок. Одна — казенная, другая — моя личная. Как человек, я бы с удовольствием рассказал вам немало полезного и интересного. Но казенная моя часть сделать этого не позволяет. Нельзя, и все тут. Я ведь давал присягу. Обязан соблюдать требования десятков инструкций. Как человеку вы мне нравитесь. Как чиновник, который стоит на страже авторитета милиции, я, конечно же, не одобряю многое из того, что вы пишите…
Федоткин смотрел на Богданова с изумлением. Полковника он обычно привык видеть на разного рода пресс-конференциях и брифингах. Тот сидел за столом с мрачным видом, слегка кривил уголки губ, когда все смеялись, и вообще производил впечатление замкнутого и неинтересного человека в себе. И вот вдруг открылось, что полковник не просто чиновник, он — личность, причем интересная, глубокая. Особенно поразило журналиста то, что Богданов знал его творчество, следил за ним.
И все же, ещё не решивши как себя держать дальше, Федоткин спросил:
— Какая из ваших половинок сейчас беседует со мной?
Богданов захохотал. (Ну и ну! Он даже смеяться умеет!)
— Молодец, Игорь! Уел. Один ноль в вашу пользу. К сожалению, на половинки я не делюсь. Всегда един в двух лицах. Такой ответ устроит?
Федоткин заулыбался. Он уже понял — с ним общается та половинка полковника, которую он сам назвал личной. В миг растаяла напряженность, которая не оставляла его с момента, когда он переступил порог этого кабинета, пришла приятная расслабленность, возникло чувство комфорта.
Богданов тем временем продолжал удивлять.
— Если вы позволите, Игорь, я вас и покритикую. Не все же медом потчевать, а?
Федоткин подобрался. Что-то загадочное скрывали слова полковника, а выяснять загадки было одной из черт журналиста.
— Я готов, говорите.
— Недавно мы встречались с полковником Джеймсом Паркером. Это один из крупнейших мировых специалистов в борьбе с наркомафией.
— Да, слыхал о таком. Он из Вашингтона. Верно?
— Вы хорошо осведомлены. Это приятно, Игорь. Очень приятно. Так вот я показал Паркеру ваши публикации. Переводчик их ему перевел… — Богданов запнулся. — Может все же не стоит продолжать?
Федоткин упрямо набычился. Он уже понял — сейчас ему скажут какую-то гадость, но показать слабину и не дослушать до конца он считал для себя позорным.
— Говорите, пожалуйста.
— Хорошо. Паркер назвал ваши публикации дилетантскими.
— И в чем по его мнению это проявляется?
— В подходах к теме. Они у вас — учтите, это слова Паркера, — отстали от эпохи лет на пятьдесят. Он даже спросил о вашем возрасте. На Западе считают, что взгляд на наркоманию как на социальное зло — это глубокая ошибка. Психологи уже пришли к выводу, что употребление наркотиков по сути дела есть форма социальной защиты личности. Человек убегает во внутренний мир от безденежья, обид, несправедливости, от семейных и служебных конфликтов. От страха смерти, наконец.
Федоткин угрюмо молчал.
— Я понимаю, Игорь, такой поворот мысли кажется вам неожиданным. Враг теряет лицо. Но давайте вспомним некоторые всем известные вещи. Разве наркотики не были формой социальной защиты для тонкой творческой души Владимира Высоцкого?
Федоткин ощутил способность сопротивляться.
— Это довольно спорный тезис…
— Спорный, если не думать. Одно время гомосексуализм у нас считали преступлением. В советском уголовном праве имелась статья «мужеложство». А теперь мы называем это явление «нетрадиционной сексуальной ориентацией».