Героиня мира
Шрифт:
— Видите ли, вы сказали, если он за мной приедет, то получит меня. Понимаете, мадам, по закону мне нельзя, только если вы разрешите.
— Роза, о чем ты говоришь?
Пунцовая, как цветок, Роза подняла блеснувшие нетерпением глаза, гадая, уж не ждет ли ее крах и досада; быть может, опять придется скрывать обиду, только вот живот уже не скроешь.
— Мадам, посмотрите, как я располнела. Мне уже неприлично оставаться при вас на службе. Я сильно раздалась в талии, как моя матушка, сильней, чем положено по сроку. Если только это не двойняшки, сохрани нас небо. — Не останавливаясь,
— Твоего… любовника.
— Моего любовника, мадам.
— Роза, ко мне в спальню?
И вдруг она расхохоталась, как частенько случалось с нею прежде. Я пребывала в унынии, но ее смех оказался заразителен. И нечто, засевшее у меня в комнате, тут же взметнулось и вылетело в окно.
— Так. Прекрасно. Принц Карулан позволяет себе входить в мои покои, почему бы твоему кавалеру не сделать того же. Мы с тобой станем выполнять обязанности дуэньи друг при друге.
Она вышла за дверь и отправилась за ним в какой-то из дальних коридоров, где он прятался, словно приблудный пес.
Я снова рассмеялась — от изумления. Не смогла удержаться и Роза. Бедняга стоял в неудобной позе, смущенно улыбаясь, он попался в плен к женщинам, одна из них прекрасна и любима, вторая может оказаться безучастным наблюдателем, как говорится, вне игры.
Он — чавриец. Верно, мундира на нем нет, но он гладко выбрит, светловолос, у него сине-серые встревоженные глаза мальчишки. Я смутно припомнила, что видела его во время обыска. Одной богине ведомо, когда они заключили меж собой перемирие и сошлись где-то в саду под деревом. В тот вечер мы обедали с Фенсером, и он сказал, что я похожа на тетушку Илайиву; наверное, тогда это и произошло. У меня разрывалась на части душа, а они творили это дитя среди летней ночи. Так же, как мы с Фенсером сотворили нашего ребенка в золоте дня, от которого разбиваются сердца.
Нечто темное улетучилось из моей комнаты, и на одно прекрасное мгновение мне явственно открылось золотое чудо, скрытое во мне, — затем видение исчезло. Уныние опять навалилось на меня, но я отпихнула его в сторону: пусть подождет, пока я не разберусь с просителями.
— Итак, — проговорила я, обращаясь к этому красивому смущенному юноше, — что скажете?
Он переступил с ноги на ногу. Наверное, он надеялся, что много говорить не придется.
— Госпожа, — сказал он, — я с радостью возьму ее за себя. Женюсь на ней. Наша часть стоит в Крейзе. Женатым дают хорошее жилье. И им нравится наша дружба с Севером, так уж повернулось дело.
— Ему практически пообещали, — прощебетала Роза, — дать звание капитана.
Он улыбнулся.
— Роза, — сказала я, — редчайшее сокровище. Знайте, если вы дурно с ней обойдетесь…
— Никогда! — вскричал он, чуть ли не собираясь вызвать меня на дуэль.
— Ну что ж, прекрасно. Я не возражаю. Мне нужно что-нибудь подписывать?
Роза засмеялась, засмеялась и я, и молодой, человек тоже.
— Достаточно вашего согласия, мадам.
— И что теперь? — спросила я. Воодушевление мое несколько спало.
— Соберу вещи — и в путь, — ответила она, светясь любовью к нему,
— Нельзя же, чтобы тебя трясло, — сказал он.
И оба в одну и ту же минуту залились румянцем.
— Но, — сказала я, — разве мне… тебе полагается букет… — я подумала о прощальном подарке, который вручила ей Воллюс.
Роза всплеснула руками:
— Ни в коем случае! Я прослужила вам меньше года. Да и подарок другой госпожи, Воллюс… ну, я ведь отложила деньги, мне не пришлось истратить ни пенни.
Они уже стояли у дверей, изнывая от желания поскорей оказаться наедине друг с другом.
— Погодите, — сказала я.
А затем подошла к туалетному столику, открыла шкатулку и вынула одну из длинных ниток с круглыми жемчужинами кремового цвета, купленных посторонними людьми по просьбе Кристена Карулана в расчете на доходы с Гурца. Я подошла к Розе и, будто гирлянду, повесила ей на шею ожерелье.
— Ах, но… — сказала Роза.
Ее возлюбленный внимательно посмотрел и спросил:
— Вы уверены, госпожа?..
— Конечно. Пусть вспомнит обо мне, когда будет его надевать. А если, простите, вам случится испытать нужду — каждая из жемчужин хоть немного да поможет.
— Ах, принцесса Аара! — воскликнула Роза. Из глаз у нее хлынули слезы. Похоже, она не притворялась. Она обвила меня руками и порывисто обняла, прижав ребенка к моему корсету, словно для того, чтобы я привыкала к этому ощущению. — Пусть ни один из богов никогда не обойдет вас любовью!
Они ушли, а я почувствовала себя старой и мудрой, обремененной знаниями и горестями, — такое ощущение зачастую возникало у меня при виде чужого счастья.
Вырвавшись на свободу, вернулось уныние и обрушило на меня свои до бесконечности разнообразные аргументы.
Обед проходил уже менее сдержанно. Кристен Карулан неплохо поохотился, хоть и без особого блеска: ослабевший олень, которого «лучше пристрелить»; рысь, чей мех пригодится мне «на отделку какого-нибудь плаща». Подлесок так и кишит зайцами. Надо бы устроить на них охоту с собаками. Он не слишком «склонен» к подобным занятиям, но если кто-то из зверей начинает превосходить в численности остальных, это непременно «скажется». «Внимание» благотворно подействует на решение таких вопросов. Меж тем у меня «бледный измученный» вид. Лучше мне пораньше лечь спать. Завтра приедут «мои гости» (его гости). А вечером состоится обряд. «И наступит ночь». В голосе его появилась легкая вкрадчивость, он улыбнулся мне и стрельнул глазами — я не замечала прежде, чтобы он прибегал к подобным уловкам.
— Я не намерен торопить вас. Признаюсь, я горел нетерпением по приезде и ожидание действует мне на нервы. Поймите, причиной всему ваша красота. Однако, может, вы и правы. Подобные поступки вызывают огласку. Мы наверстаем упущенное, девочка моя. Ну же, Кошачий Глазок, подойди, пожелай мне доброй ночи и поцелуй меня.
Я не противилась его поцелуям и ласкам. Касавшиеся моего тела руки скользили как по мраморной поверхности, я вовсе не сдерживала себя, я просто ничего не чувствовала.
Вскоре он оставил меня в покое.