Героиня второго плана
Шрифт:
Когда нарколог наконец приехал и поставил капельницу, от которой Марина довольно быстро уснула, Арсения самого била такая дрожь, что впору было принять успокоительное. Он налил в бокал остатки коньяка, но понял, что не в состоянии поднести его ко рту: сразу представлял Марину, и спазмы сжимали горло.
– Вы больше на дом не вызывайте, – сказал врач, выходя часа через два из Марининой спальни. – Все равно над ней еще дня три сидеть придется. Таблетки давать, следить, чтобы снова не запила. А вы же работаете, наверное.
– Работаю, –
– Ну и вообще, – сказал врач, – опасно это, дома вытрезвлять. На третий день после отнятия от алкоголя белая горячка может развиться, отек мозга. Оно вам надо? В следующий раз кладите сразу в наркореанимацию. Я телефончик оставлю. Недешево, конечно, но для вас не проблема, я думаю, – добавил он, окидывая взглядом дизайнерскую гостиную с камином.
От того, каким уверенным тоном он произнес это «в следующий раз», у Арсения в глазах потемнело.
– С ней такого раньше не было, – сказал он. – Она пила и засыпала. А вот так, чтобы галлюцинации…
– Новый этап, – пожал плечами врач. – Все когда-нибудь бывает впервые.
Арсений остался дома и три дня давал Марине успокоительные таблетки, оставленные наркологом. Она была напугана, расстроена, уверяла, что больше пить не будет, что ей об этом даже подумать тошно… Следующий запой начался через неделю.
В наркореанимации, куда он ее отвез, Марину и уговорили обследоваться; платное отделение наркологии принадлежало большой больнице.
– У нее поразительно здоровый организм, – сказал врач, с которым Арсений зашел поговорить, когда через две недели приехал забирать Марину домой. – Сердце, печень – как у девочки. Давление – в космос можно отпралять. Ну, это часто бывает.
– Что часто бывает? – не понял Арсений.
– Что у пациентов с зависимостями отличное здоровье. Может, специально природой так устроено… Баланс какой-то соблюдается. Вы ей найдите какое-нибудь интересное занятие, – посоветовал врач. – Некоторым, знаете, рукоделия разные нравятся. Целые картины шелком вышивают. Нет, она у вас энергичная такая… А, вот что! Реконструкцией сейчас многие занимаются. В Средневековье играют, латы рыцарские делают, кринолины или там белогвардейскую форму. Просто повально все увлечены, кто в жизни реализоваться не сумел.
– Она отлично реализовалась в жизни, – вздохнул Арсений. – Всего сама добилась.
– Н-да… – покачал головой врач. – Даже не знаю, что вам посоветовать. Может, волонтерство? Будет людям помогать, это захватывает. Или кошкам, собакам.
Ни людям, ни собакам, ни кошкам Марина помогать не станет, это Арсений понимал. Не то чтобы она была злосердечна, просто трудно было ожидать, что безразличие к себе самой, которое ее охватило, вдруг выльется в деятельную любовь к незнакомым людям или тем более к животным, к которым она всегда была равнодушна.
Арсений взял отпуск на месяц. Инга оставалась в городской квартире – на Гоа она подружилась с какой-то замечательной компанией и наконец проводила время не в
И как же прекрасен был этот месяц! Все, о чем он, затевая строительство дома, думал лишь мимоходом, оказалось чудесной явью. И снегири покачивались на ветках калины, склевывая мерзлые багровые ягоды, и дорожки, которые Арсений расчищал каждое утро, казались синими из-за глубоких сугробов, и звезды переливались, мерцали, сверкали в темном небе, когда в полночь они с Мариной выходили на крыльцо и стояли обнявшись в огромной, пронзительной, любовной тишине…
Да, любовь, которая казалась Арсению утраченной, напомнила о себе так просто и ласково, что не оставалось сомнений: есть она, не исчезла, и от того, что меньше в ней стало страсти, а больше жалости и доверия, – от этого она сделалась только крепче.
Страсть тоже, впрочем, присутствовала: когда Арсений с Мариной возвращались после вечерней прогулки домой и шли в спальню, то гнало их туда не что-нибудь, а нетерпение. Хотелось поскорее раздеться, обняться, соединиться полностью, и еще, еще, хоть большего соединения, казалось, уже и быть не могло.
– Может, ребенка родим? – смеясь, говорила Марина, когда они с трудом отрывались друг от друга и отдыхали, коротко и скоро дыша. – А что, возраст у меня еще репродуктивный. А если само не получится, можно ЭКО сделать.
– Давай родим, – соглашался он. – Получится, почему же нет.
Он готов был родить хоть тройню, лишь бы длилась и длилась эта ровная, счастливая, ничего друг от друга не требующая привязанность. Он не то чтобы с возрастом полюбил такое состояние жизни – оглядываясь на свою молодость, Арсений понимал, что всегда оно было естественно для него, – но теперь он ценил каждый его миг, и фаустовское «остановись, мгновенье, ты прекрасно!» было ему понятно изнутри.
Он был бы не против, чтобы маленький ребенок был у нее прямо сейчас, тогда его душа была бы спокойна. А так – непонятно, как выйти через неделю на работу, как оставить Марину в одиночестве.
Ждать неделю не пришлось. За четыре дня до окончания отпуска, проснувшись, как привык за этот месяц, около десяти утра, Арсений не обнаружил жену рядом с собой на кровати. Ничего странного не было в том, что она проснулась чуть раньше – снизу, из кухни, доносился ее голос, она напевала какую-то веселую утреннюю песенку, – но у него сердце екнуло.
Когда он спустился на первый этаж, Марина не обернулась к нему. Она жарила омлет с овощами и была полностью погружена в это занятие. Арсений подошел к ней, взял за плечи, повернул к себе лицом. Глаза у нее лихорадочно сверкали, губы были влажные, и запах виски смешивался в ее дыхании с запахом мускатного ореха.
– От одной рюмки галлюцинаций не будет, – сказала она. – И вообще ничего не будет.
Не будет. Вообще ничего. Да.
Арсений отпустил Маринины плечи, вышел из кухни, вышел из дома, сел в машину и уехал в Москву.