Герой (не) её романа
Шрифт:
— Она, поди, забыла, как я выгляжу, — сказала и нахмурилась. — А знаешь, дай телефон, раз просит. Кто знает, что у нее там на уме.
Матрена побыла в гостях всего день и снова сбежала в столицу.
А осенью случился неурожай. Налетели холодные ветры, принесли грозовые тучи с градом. Крупным, размером с кулак.
Не успели от одной беды оправиться, начался падеж скота. Ветеринары обнаружили у трепетно любимых коровок опасное заболевание.
— Точно сглазил кто, — заявили доярки.
И их, и пастуха
— Давай, я тебе ссуду дам беспроцентную, — предложил Полине Степан. — Как раскрутишься, отдашь. А пока придется нового поставщика искать.
Поля боялась соглашаться. В деньгах проценты с нее, может, и не возьмут. Вот только заплатить все равно придется. Коллегам по бизнесу не предлагают таких сделок. Чужим женам не делают таких одолжений.
— Спасибо, Степ, я подумаю, — пообещала она.
После встречи вернулась домой особенно нервная, расстроенная. Остановилась возле фотографии Гриппы и пожаловалась ей, подруге и соратнице:
— Ты ушла, и удача с тобой. Как теперь быть, ума не приложу…
Детишкам на еду и одежду пока хватало, но что будет весной? Надо землю обрабатывать, технику нанимать, семена высаживать. А ну как вновь неурожай — совсем без копейки останутся.
— Мама, мама, мы тебе кашу сварили! — похвасталась Анна. Схватила мать за руку и потащила к столу. — Гречневую, на молоке.
Аркадий с гордым видом водрузил кастрюлю на стол. Наложил матери огромную порцию, подал хлеб и масло.
— Вы мои умники, — счастливо улыбнулась Поля. — И чего я распереживалась? С такими помощниками любое дело по плечу!
С трудом проглотив полтарелки подгорелой пересоленой каши, усталая, но счастливая, она уложила детей и отправилась спать. В эту ночь впервые увидела странный сон, который не забудет до конца жизни.
Видела она Агриппину — живую, помолодевшую. Та стояла, завернувшись в нарядную шаль, возле консоли. Любовалась на фото Петруши.
— Бабушка?.. — позвала ее Поля.
Прекрасно помнила, что Гриппа отошла в мир иной. И тем не менее не испугалась, не спряталась.
Гриппа обернулась на зов, улыбнулась и потыкала в календарик. Приложила палец к губам, приказывая молчать. И исчезла.
Утром Поля первым делом подошла к консоли: все как обычно. Гриппа и ее муж с другом улыбаются с фотографий. Календарик стоит на прежнем месте.
— Шестое октября, — замечает Поля. — Что бы это значило?
Много раз пыталась разговорить старушку, да та молчала, как настоящий партизан. Или отделывалась односложными замечаниями: придет время, узнаешь.
А время так и не подошло.
На следующий день сон повторился. Гриппа была еще моложе, чем в прошлую ночь. В цветастом сарафане, без единой
— Ты хочешь что-то рассказать? — напрямую спросила Полина. — Что значит эта дата, шестое октября?
— Пора! — объявила Гриппа.
Постучала ноготком по консоли и вновь исчезла.
Не успел забрезжить рассвет, а Поля — босая, растрепанная после сна — уже осматривала любимый уголок бабушки. Переворачивала фотографии, искала подсказку.
— Не может быть, чтобы Гриппа являлась просто так, — бормотала себе под нос. — Обещала прийти в трудную минуту, вот и появилась.
Аркадий и Анна услышали подозрительный шум и вышли из комнат. Не сговариваясь, расселись на ковре и стали наблюдать за матерью. Такой бодрой и деятельной не видели ее с похорон бабушки.
— Мама, что ты ищешь? — не выдержала Анна.
Полина дернулась, обернулась на голос дочери. Не заметила, как та подошла.
— Испугала ты меня, — облегченно выдохнула. — Бабушка Гриппа мне снилась. На столик этот показала и сказала: «Пора».
— Мама, такая большая, а в сказки веришь, — озорно рассмеялась Анна. Взяла Аркадия за руку и сообщила: — Но мы тебе поможем. А что пора-то?
Полина пожала плечами и смущенно улыбнулась:
— Да я и сама не знаю.
Вместе они долго рассматривали консоль, изучали пустые шкафчики. В одном из них и нашли завещание Гриппы. В другом лежали принадлежности для вязанья.
— Мне кажется, или ящички слишком маленькие? Нет ли чего еще под столешницей? — задумалась Полина. — Аркаша, будь другом, принеси топор.
Ломать любимый предмет мебели Гриппы казалось Полине святотатством. Но иначе выяснить, верны ли догадки, не удалось. Сжав волю в кулак, вооружившись решимостью, мать занесла топор.
— Давай, мамочка! — подбодрила ее дочка.
Сын ограничился кивком головы. Он так и не начал разговаривать, но это не мешало ему быть частью семьи и участвовать в общих делах.
— Тресть! — столешница консоли разлетелась в щепки.
— Ничего себе!.. — присвистнула Поля.
В тайнике оказались золотые украшения и пачки писем, перевязанные ленточками. В том, датированном 1943-м, Аркадий просил любимую девушку Гриппу сохранить ценности и не трогать семьдесят пять лет.
«Затихнет все, и поживем счастливо», — письмо заканчивалось обещанием.
— Не зря его на допросы таскали, — покачала головой Поля. — И бабушка наша не зря боялась. И вовсе не была сумасшедшей. Действительно ждала, когда сможет пожить богато…
Поля не выдержала и разревелась, роняя слезы на старое, пожелтевшее от времени письмо.
— Ох, Гриппа, Гриппа…
Откуда такая точная дата, почему ровно столько наказал ждать любимой Петруша, никто не узнал. Все, кто был замешан в истории, скончались. Осталось только золото.