Герой снов
Шрифт:
– Я не стану слушать никаких оскорблений по поводу Адама…
– Ты когда-нибудь позволила ему увидеть эту сторону твоей натуры? Осмеливалась поспорить с ним? Нет! Ты надела маску тихой робости, чтобы угодить ему, потому что тебе нравились его внешность и обходительность. Ты считала, что он не захочет тебя, если поймет, как ты умна, отважна и свирепа. И ты была права. У него недостаточно мужской характер, чтобы оценить эти качества.
– Ну разумеется, ведь "свирепость" - чудесная черта женского характера, - пробормотала Эмма, высвобождаясь из его рук.
– Странно,
– В России ты стала бы самой желанной женщиной на свете.
– Слава Богу, я не в России. Так что перестаньте мне льстить. Знаете ведь, что я этого не люблю.
Николай взял в ладони ее вспыхнувшее лицо и стал пристально его изучать. Кожа под его пальцами была мягкой, нежной и жаркой.
– Самой желанной женщиной на свете, - повторил он, глядя ей прямо в глаза и не давая отвернуть голову.
Дрожь пробежала по его телу. Эмма должна ощутить неодолимую силу, которая притягивала их друг к другу. Это их неразделимая судьба. Николай как истинно русский крепко верил в судьбу. Все происходит так, как назначено Богом, и чтобы предначертанное сбылось, требуются от русского человека лишь терпение и выносливость. Он, Николай, Господу Богу ведомо, доказал, что этого добра у него хватает.
Экипаж тряхнуло на выбоине, и Николай, оторвавшись от Эммы, снова уселся напротив. Однако он продолжал наблюдать за ней, хотя она упрямо не поднимала глаз от сложенных на коленях рук. До самого дома Стоукхерстов на берегу Темзы они не обменялись ни единым словом. Только здесь Эмма, запинаясь, сказала:
– Я очень благодарна вам, Николай, за оказанную сегодня помощь. Но… я предпочитаю, чтобы вы не делали дальнейших попыток увидеться со мной. Не думаю, что мы сможем быть друзьями. Я не жду от этого добра.
Возможно, она ожидала, что он с ней не согласится, даже станет спорить. Но он вместо этого лишь пожал плечами и криво улыбнулся:
– Как хочешь.
Расставшись с Николаем, Эмма испытала откровенное облегчение. С помощью кучера и конюха она разместила осла в конюшне за домом и позаботилась о его ранах и ссадинах. Она увидела, что он к тому же крайне истощен и страдает воспалением копыт. Впрочем, ее не покидала уверенность, что животное вполне сможет оправиться. Оставив его на попечение конюха, она направилась в дом.
Особняк Стоукхерстов представлял собой живописное здание в итальянском стиле, с мраморными колоннами, полами светлого мрамора, элегантными керамическими каминами и несколькими бьющими фонтанами, расположенными внутри дома. Эмме всегда нравилось здесь, хотя дому не хватало уютной атмосферы Саутгейт-Холла.
Расстроенная и встревоженная, она решила принять ванну и улеглась в огромной фарфоровой чаше с горячей водой. Ванная комната была украшена расписными изразцами. Эмма задумчиво водила мокрым пальцем, очерчивая силуэты крохотных экзотических птиц, и думала о Николае.
Последние встречи с ним внушали ей все большую растерянность. Никогда ни один мужчина не вызывал у нее такую массу противоречивых чувств. Он был обаятелен, загадочен, ежесекундно бросал ей вызов и… пугал. До нее доходили слухи о его романах, бесчисленных кратких связях со светскими женщинами. Николай любил именно таких - сдержанных, элегантных дам, которым наскучили их безжизненные браки. Почему вдруг он решил заняться ею? Что толкало его на это?
Что ж, теперь с этим покончено. Николай ушел из ее жизни так же навсегда, как Адам Милбэнк. Подняв из воды стройную намыленную ногу, она окинула ее критическим взглядом. Интересно, если бы она была маленькой и хрупкой, остался бы с ней Адам или нет? С плеском уронив ногу обратно в воду, она тяжело вздохнула. Если бы она была достаточно красивой, Адам не позволил бы никому стать между ними: ни ее отцу, ни деньгам, ничему иному.
– Если бы я была похожа на Тасю!
– громко проговорила она.
Тася была миниатюрной и тоненькой, ее изысканная красота завораживала мужчин. Подавив легкий порыв зависти, Эмма стала пригоршнями лить воду себе на плечи и грудь.
Теперь, после того как она потеряла Адама, ей придется остаться старой девой, высохшей внутри и снаружи. Она никогда не узнает, что означает быть с мужчиной, отдаваться ему в порыве страсти, засыпать в его объятиях. Конечно, она могла бы завести любовника, но мысль об этом нагнала на нее тоску. Как, должно быть, тоскливо делить постель с мужчиной, которого не любишь, вступить в отношения сугубо плотские, не затрагивающие сердце и душу.
– Мисс Эмма?
– прервал ее размышления голос служанки. Она посмотрела на дверь. Там стояла ее горничная Кэти с охапкой чистых полотенец и белым льняным халатом.
– Вы закончили купание, мисс?
– Полагаю, закончила.
– Эмма встала, обернулась одним из полотенец и вышла из ванны.
Кэти промокнула ее плечи другим полотенцем и помогла надеть халат.
– Мисс Эмма, сбегать мне вниз и сказать повару, что вы хотите поужинать?
– Я сегодня не слишком голодна.
– Ох, мисс, но ведь вам надо съесть что-нибудь. Эмма улыбнулась и неохотно кивнула.
– Ладно, я выпью чаю и съем поджаренный хлеб. У себя в комнате. И еще я хочу почитать что-нибудь. Пожалуйста, принеси мне новый номер "Таймс".
– Хорошо, мисс.
Эмма прошла босиком в свои комнаты и присела к туалетному столику. Вытащив из волос шпильки, она расплела их и запустила пальцы в буйные кудри, массируя наболевшую кожу головы. Затем она стала методично расчесывать волосы, бережно проводя щеткой по длинным непокорным локонам, распутывая узелки и приглаживая их, пока не устали руки. Тогда она положила щетку в один из ящичков хитроумно устроенного столика и уставилась в зеркало, пристально разглядывая свое отражение.
"Обычное лицо, - подумала она.
– Бледная кожа в веснушках, прямой нос, заостренный подбородок".
Единственное, что ей нравилось, - это глаза. Синие, точно такие же, как у отца, только ресницы у нее были золотисто-рыжие, а не черные.
Николай Ангеловский сказал, что она желанная. Он назвал ее красивой. Говорил ли ей Адам когда-нибудь нечто подобное? Эмма не могла припомнить такого случая. Нахмурившись, она подошла к кровати, улеглась на шелковое голубое покрывало, облокотившись на парчовую подушку, и задумалась. Ее мысли прервала явившаяся с подносом Кэти.