Герой. Бонни и Клайд: [Романы]
Шрифт:
— Мистер Броадмен, ваша жена и дети сейчас будут здесь. Вам не кажется, что...
Но Броадмен прервал ее и еще шире улыбнулся. Он говорил спокойно, с блаженным выражением лица:
— Думаю, что я преуспел в жизни — я хорошо себя чувствую, счастлив в браке, богат. Мне кажется, то, о чем мы сейчас говорили, — это вид отчаяния. У меня такое чувство, что все находится в упадке. В такое время, как наше, мне кажется, я имею право подумать и о себе. Это последнее, что я хочу сказать. Спасибо за то, что вы пришли сюда и дали мне возможность побеседовать с вами и с телезрителями.
После
У Гейл от ужаса перехватило дыхание, и она инстинктивно отпрянула назад к выступу, где она и Чаки только что стояли рядом с Броадменом и разговаривали с ними последние десять минут его жизни.
— Боже мой! — воскликнула Гейл. — Чаки, снимай!
Она одной рукой прикрыла рот, пораженная своей автоматической реакцией репортера на самоубийство человека.
— Боже, я ли сказала это?
Чаки уже успел запечатлеть на видеопленку момент падения Джеффри Броадмена на землю, от его первого шага в пространство до толчка о землю; продолжал он снимать и тогда, когда вокруг тела уже суетились полицейские и врачи. Они засунули останки самоубийцы в черный резиновый пакет, а стоявшая рядом машина «скорой помощи» ожидала своей очереди, чтобы перевезти его, подобно Харону через реку Стикс, в морг.
— Да, у меня все отлично получилось, благодаря спортивной подготовке. Знаешь, Гейл, я всегда следил за мячом. Давай теперь ты скажешь небольшую преамбулу? Я сниму вон тот небоскреб, потом покажу тебя, потом падение...
Все еще в состоянии потрясения, но деловая, как всегда, Гейл кивнула. Она поднесла к губам микрофон и кивнула Чаки, давая ему знак начинать.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Начав свою карьеру в качестве переписчика в скромной городской газете, Джеймс Дикинс более тридцати лет затем из всех своих пятидесяти занимался репортерским делом: он начинал в ежедневной газете, а в настоящее время работал на Четвертом телевизионном канале в программе новостей.
При нем ежедневная сводка погоды превратилась из краткого сообщения, напоминающего газетный заголовок на первой странице, типа «Облачно, временами дождь, днем ясно. Температура до 40 градусов по Фаренгейту», в пятиминутную передачу, включающую дружеские послания, поздравления любимым и т. д.
Циничный до мозга костей, Дикинс знал в своем деле всех и вся, ни о чем не жалел, очень мало чему доверял и считал новости средством обогащения, как и любой другой продукт цивилизации двадцатого века. Будучи директором программы новостей на Четвертом канале, Дикинс был нужным человеком на нужном месте. Но, хотя ничто не способно было удивить его, он питал слабость к сенсационным историям. Как, например, последнее интервью Гейл Гейли с бизнесменом Джеффри Бро-адменом.
В офисе Дикинса четыре оператора следили за экранами мониторов. Дикинс, как обычно, бросил свой дорогой пиджак на спинку стула. Здесь же находился менеджер станции, Чарльз Сэмптон Уоллес, внешне совершенно непохожий на директора программы новостей, и почти на целую голову ниже, чем шестидесятичетырехфутовый Дикинс. Уоллес выглядел необыкновенно
На маленьком экране монитора Гейл Гейли выдавала краткое резюме истории Броадмена. Ее красивое, выразительное лицо было обращено прямо к телезрителям. Видеокамера была явно неравнодушна к Гейл, лаская ее скулы и изгиб подбородка. Выражение ее глаз придавало искренность всем ее репортажам. Нос Гейл был прямым, но чуть вздернутым, хотя достаточно изящным для того, чтобы быть названным аристократическим. Но и этот ее нос не был самой замечательной чертой ее лица. Рот Гейл отличал ее от других прелестных дам на телевидении. Он был большой и чувственный, губы полные и натурального алого цвета. И когда Гейл улыбалась, на обеих щеках у нее обозначались ямочки.
Но сейчас она не улыбалась. На мониторе Гейл подводила итог трагическому окончанию человеческой жизни, и ее темные глаза, казалось, светились жалостью и горем.
— Самоубийство под номером 137 в этом году было совершено отнюдь не отчаявшимся бедняком или одиноким человеком, а преуспевающим бизнесменом, любящим семьянином, у которого на счету сорок миллионов в банке. Если отчаяние охватывает преуспевающего бизнесмена, то что же говорить о тех, кто живет на шестьдесят этажей ниже! Бездомные, голодные, приученные к наркотикам, ведут свою ежедневную битву за выживание. — Гейл смотрела прямо в камеру, будто ища у нее ответа.
— Репортаж для вас вела Гейл Гейли, Четвертый канал, с высоты в шестьдесят этажей.
Потрясенный Дикинс промычал что-то в знак одобрения.
— Что вы думаете об этом, шеф? — гордо спросил его Чаки. — Пока он летел первые двадцать этажей, я его держал в фокусе, все заснято четко, ясно.
— Да, снято прекрасно, Чаки, — Дикинс вынул кассету из монитора и отдал ее Паркеру. — Пожалуйста, проследи, чтобы она была показана в программе новостей в шесть и одиннадцать вечера и в семь утра.
— Уверен, что она сама подтолкнула его, — проворчал Конклин с позеленевшими от зависти глазами. — Чтобы заснять получше. По-моему, это глупое честолюбие.
Маленькое лицо Уоллеса побледнело:
— Подтолкнула его! О Боже! Не может быть!
— Он шутит, мистер Уоллес, — убеждал его Чаки. — Честолюбие тут ни при чем; на самом деле, Гейл страшно расстроилась из-за того, что Броадмена не удалось спасти. Она считала, что должна была сделать попытку...
— Сделать попытку? — в полном ужасе закричал Уоллес. — Нет, нет!