Герой

Бутырская Наталья

На самом деле, это было лишь предлогом. И понял я это, когда добрался до поселения секты.

Целый день я проторчал на дереве, наблюдая за повседневной жизнью людей, которых спас. Поселок разросся, вплотную подступил к стене, которую мы возводили четыре года назад, а поля и загоны для животных выплеснулись далеко за ее пределы. Издалека сложно было отличить мальчишек-сектантов от военных поселенцев, все смешались, носили одинаковые одежды и делали одно и то же. По узеньким улочкам бегали дети, деловито спешили женщины с непокрытыми головами, мужчины, в основном, трудились в полях. Площадки для занятий сохранились, и там всё еще проводили боевые

и магические тренировки.

Я подумал, а почему бы не выбрать преемника самому? Дети из секты подошли бы идеально, так как умели черпать Ки извне, а значит, начертание давалось бы им быстрее и легче, чем обычным крестьянам. Возиться с малышами мне не хотелось, но ведь можно взять кого-то постарше. Например, Липучку. Он умен, разговорчив, талантлив в магии, с ним было легко найти общий язык. И он просился со мной.

Впрочем, лучше было бы забрать его на обратном пути, поэтому я дошел до Равнины, остановился у первой же зубастой ямы, вытащил сверток с ядовитым порошком и замер, глядя на темный провал. Наверное, я мог бы уничтожить большую часть этих тварей. Наверное, они того заслуживали. Сколько животных они перекалечили, высасывая их кровь? Сколько караванов не добралось до города, лишившись лупоглазов и вилорогов? Но ведь то же самое можно было сказать о любом обитателе леса. Лжец выходит на охоту каждые два дня. Огнеплюй сжигает грызунов и лягушек десятками. Даже безобидные на вид крысы время от времени пожирают всё живое на Равнине.

Я помнил, как страдал Шрам от ран, причиненных зубами подземной твари. Но той бурлящей злости, как в начале своего пути, я уже не ощущал. От моих рук гибли люди. Должен был ли я и сам принять яд?

Этот яд я разрабатывал несколько лет, выпаривал смертельные соки растений, делал выжимки из красных лягушек, вскрывал головы полосатых змей, обжигал едко пахнущие порошки, добытые в горных отвалах. Записи старика Фучженя изрядно ускорили процесс. Нередко после таких опытов я не мог есть из-за сильной тошноты, мучали головные боли и нарушался сон, пока я не сообразил, что пары также могут быть ядовитыми, и не стал защищаться самым плотным массивом, который не пропускал даже порывы ветра и запахи. И вот я был у цели. Достаточно высыпать щепотку в жаждущую крови пасть, как мое желание отомстить за учителя исполнится.

Я усмехнулся, положил сверток обратно в сумку, развернулся и пошел обратно в лес.

Во мне больше не было гнева.

Потом я долго стоял и смотрел на бурлящую жизнь в поселке.

Наверное, я мог бы войти туда и попросить всё что угодно, но стоило представить, как придется объяснять, где я был, что делал, выслушивать их рассказы, жалобы, требования, как всякое желание общаться с людьми пропало.

Поэтому я долго высматривал Липучку со стороны, с трудом узнал в высоком мужчине с усами и бородкой тощего мальчишку, которого когда-то избили лишь за разговоры со мной. А потом я увидел, как он подошел к дому, оттуда вышла женщина с ребенком на руках, а за ее подол держался еще один малыш, некрепко стоящий на ногах.

После моего ухода прошло четыре года. Липучке сейчас уже девятнадцать лет. Почему бы ему не жениться и не завести детей?

И я ушел.

Пусть преемник сам найдет меня. Или хотя бы мои записи.

Глава 28

Лес опустел

Охотиться стало сложнее.

С каждым разом приходилось уходить всё дальше от дома в поисках добычи. Местные животные быстро сообразили, что лучше держаться подальше от моего дома. Хотя летом и в начале осени ловушки всегда были полны, пока молодые особи еще не научились избегать их.

Лето только-только подходило к концу, но вот уже в который раз я находил ловушки пустыми. Ни порванными, ни испорченными, как это бывало, когда в капкан попадал слишком крупный зверь, а нетронутыми.

Бай пхейнцзы, ставший белым не только по названию, тоже нервничал. Видимо, у него с охотой дела шли не лучше.

А еще сны.

Там была мама. Она звала меня за собой. Странно. Наяву я почти не помнил ее лица, а во сне ясно видел каждую черточку. Мама выглядела такой молодой. Она умерла, будучи всего лишь на десять лет старше, чем я сейчас. Тоненькая бледная, как высохший стебель камыша. Сухая кожа на лбу собиралась в узенькие морщинки, и они уже не сходили с ее лица. Бледно-розовый халат, который она надевала только по праздникам. Этот наряд уже давно вышел из моды, но мама берегла его. Возможно, именно в нём она и ушла из дома.

Иногда я шел за ней. Иногда стоял и рассказывал обо всём, что случилось за эти годы. Но я всегда знал, что это сон, и что она умерла. Даже проснувшись, я чувствовал, куда нужно пойти, чтобы найти ее.

На северо-восток.

В том же направлении находился поселок с сектой, где лежали кости моего отца. Тело мамы же было похоронено близ Цай Хонг Ши, который был в востоку от моего жилища. Так почему же на северо-восток? Она хотела, чтобы я провел церемонию погребения отца по всем правилам? Или же вернулся в Киньян, который также был в той стороне?

Из-за снов и подобных раздумий я не сразу заметил, что изменения коснулись и леса.

Когда я стоял на утесе, сражался с ветрами и повторял движения Швабры, заметил, что время от времени над деревьями взмывали стаи птиц. Разных птиц. В разных местах. Они поднимались в небо, кружили, снова опускались. И молчали. Это напоминало какой-то непонятный танец, известный только им самим. А потом одна из стай покружила-покружила и улетела.

На северо-восток.

Я забыл и про тренировку, и про утес, налетевший порыв ветра едва не сбил меня с ног, зато привел в чувство.

После этого я начал приглядываться к своему окружению. Лес, в котором я прожил пять лет, казался совершенно чужим. В нём изменились запахи, звуки, само настроение. Даже после землетрясения и камнесхода, когда сама гора стала выглядеть иначе, такого не было. Я снова начал ходить под защитным массивом, хотя последние два года в нём не было нужды. Обычно чувства заранее подсказывали мне, что приближается опасный зверь или что рядом находится ядовитое растение. А сейчас ощущения были такими, как в первую прогулку с Пинь: страх, удивление, ожидание чего-то ужасного.

Возможно, это передалось и моим животным. Бендан перестал ругаться, всё чаще улетал к вершине горы, возвращаясь лишь поесть. Огнеплюй не замечал резких движений и не плевался огнем почём зря. Часто он застывал возле северной стены дома и словно прислушивался к чему-то. Я тормошил его, брал на руки, зверек на пару мгновений приходил в себя, урчал, а потом снова отворачивался к стене и замирал. Проверка диагностической Ки ничего не показала. За это время я неплохо изучил строение огнеплюя и помимо легкого истощения не находил в нём никаких отклонений. Вот только почему вечный обжора Хуае плохо ел? Может, ему тоже снились странные сны? И к нему приходила пушистая розовая самка, от которой знакомо пахло?