Герой
Шрифт:
У Святослава тоже был собственный план. Которым он и поделился со своим воеводой, прежде чем отправить того в рейд.
План Святослава был — под стать планам ромейского императора. Обустроиться на дунайских берегах: в Доростоле, в Переяслазце и прочих булгарских крепостях и ждать, пока ромейский кесарь заплатит обещанную денежку. Если не заплатит, двинуться дальше, занять Булгарию, по возможности мирно, может быть, даже оставив булгарскому кесарю малую толику власти, затем пройти через перевалы в империю и взять во Фракии и Македонии то, что недоплатил император. А там, если Калокир не соврал и у него действительно
— Ты хочешь посадить Калокира на византийский трон? — спросил Духарев.
Святослав усмехнулся, поскреб заросший щетиной затылок (бриться великому князю было некогда), сказал:
— Хакан хузарский, хакан булгарский, хакан ромейский... Мне нравится, как это звучит. Калокир мой младший побратим. Я сделаю его императором ромеев, и тогда император ромеев станет моим младшим братом.
Духарев мог бы возразить. Даже если всё выйдет так, как хочет Святослав, вряд ли Калокир захочет быть вассалом киевского княжества. Повелитель Восточной Римской империи Калокир — это совсем не тот человек, что патрикий Калокир.
Но говорить об этом Святославу не стоит. Бессмысленно. Поэтому Сергей спросил только:
— А если Никифор заплатит, ты ведь тоже нападешь на ромеев?
— Ромеи воюют золотом, — сказал великий князь киевский. — Чем меньше у них останется золота, тем легче будет согнуть их под колено. Но воевать с булгарами я не хочу. Кесарь Петр — слаб и болен. Сурсувула здешние боляре ненавидят. У этой земли нет хозяина. Я возьму ее и сделаю сильной.
— Тогда уйми копченых, — посоветовал Духарев. — Пока они не выжгли половину Булгарии.
— Я уйму их, когда Преслава откроет мне ворота, — сказал Святослав. — Чем больше будут ненавидеть печенегов, тем больше будут любить меня. А копченые мне нужны. Они пойдут со мной во Фракию. А ты... — Святослав понизил голос, чтобы его не слышал никто, даже доверенные гридни стражи, — ... ты должен найти главного жреца булгар и встретиться с ним. Вы оба поклоняетесь Христу, вам легче будет договориться.
— Калокир тоже христианин, — заметил Духарев.
— Калокир — ромей.
Ну да, Святослав прав: византийское духовенство и духовенство булгарское никогда не ладили.
— Хорошо, — сказал Духарев. — Я встречусь с булгарским патриархом. Если сумею.
— Ты сможешь, — сказал великий князь. — Не помню такого, чтоб воевода Серегей что-то хотел — и не смог.
Вышли утром. В доспехах катафрактов, но двуоконь. И луки степные тоже не прятали.
Страшная вещь — степные луки. Спустя два с половиной века монгольские тумены с блеском продемонстрируют превосходство степного оружия и степной тактики над оружием и тактикой европейскими. Но уже в веке десятом воин-степняк из своего составного лука показывал результаты получше, чем много позже — шервудские разбойнички Робина Гуда.
«Формальным лидером» своей переодетой дружины Духарев назначил Дементия, пожалуй, единственного в его отряде, выглядевшего настоящим катафрактом. В остальных, не исключая и самого Духарева, наметанный глаз тут же ппизнал бы ряженых. Одной «высокой» степной посадки хватило бы. Оставалось надеяться, что «наметанных»
— Что смурной, батько? — поинтересовался Йонах, поравнявшись с воеводой.
Духарев недовольно покосился на парня, но фамильярность стерпел. Хузарин. Что с него возьмешь? У них там по жизни — никакой субординации. Каждый в потенциале считает себя хаканом. Потому-то последние итильские хаканы и предпочитали византийских иудеев их хузарским единоверцам... За что и поплатились.
Глава шестая
Ромей Калокир выиграл свой спор с варягом Серегеем.
Доростол пал. Вернее, сдался.
Город, способный выдержать многомесячную осаду, сам открыл ворота завоевателям. Правда, в обмен на обещание, что грабежей не будет.
Святослав слово сдержал. Городскую старшину, которая и приняла решение открыть ворота, никто и пальцем не тронул. Не обидели и тех, кто победнее. Хакан русов занял дворец патриарха, принял уверения в верности, попировал денек и отбыл покорять другие крепости. В Доростоле остался гарнизон: четыре большие сотни из гридней полоцкого князя под предводительством духаревского друга Устаха. С горожанами завоеватели обращались вежливо, сверх назначенного кормления ничего не требовали и даже поучили маленько сунувшихся в Доростол печенегов, после чего те отправились озоровать в другое место. Правда, в городе немного изменились законы и судья: судил теперь тысяцкий Устах. Судил строго и не по закону кесаря, а по варяжской правде. Зато взяток не брал, только виру.
Честность Святослава окупилась. Многие булгарские города и городки, узнав, что киевский князь держит слово, и не уверенные в своей способности отразить русов, последовали примеру Доростола. Придунайские крепости сдавались одна за другой. Они стояли, пока вокруг вилась легкая степная конница, а когда подходило главное войско русов с осадными машинами — сами открывали ворота. Будь в Булгарии крепкий кесарь, может, и поупирались бы, а так...
Воеводы уговаривали Святослава скорее идти на Преславу, но, вопреки собственному обычаю стремительных бросков и внезапных ударов, великий князь киевский не спешил. Занимал приречные крепости, организовал нечто вроде ставки в дунайском Переяславце, городке, к которому сходились многие торговые пути. Выжидал.
А между тем вся Булгария лежала перед русами как печеный лебедь на блюде. Бери и ешь.
Воеводы и союзные князья удивлялись. Пытались узнать, почему Святослав медлит. Но великий князь киевский отмалчивался. И всё больше времени проводил с патрикием Калокиром.
А через некоторое время кое-что выяснилось. На красивой ромейской галере к Святославу прибыли посланцы византийского кесаря Никифора Фоки.
О чем послы говорили с великим князем, неведомо. Но после их отбытия Святослав призвал двух воевод — Икмора и Щенкеля черниговского, велел поднять десять тысяч гридней и быстрым маршем идти к Преславе.