Герой

Митченко Савелий

— Ты можешь врать всем, включая меня, и никто тебе ничего не противопоставит. Но надеюсь, ты хотя бы честен перед собой. Можешь идти.

Когда он отвернулся, я услышал очередной печальный выдох. Что же, можешь и дальше громко дышать: в твоих силах было запретить своим людям следовать за мной, но ты этого не сделал. В чём тут моя вина?

Выйдя из шатра, ко мне разом подлетели мои рекруты:

— Что-то случилось? Что тебе сказал глава?

Я видел их искренний интерес в том, что я отвечу. План идёт как нельзя лучше.

— Ничего такого, мужики. Просто ещё раз пожелал нам удачи.

14

Подготовка началась на следующий день, сразу после

нашего разговора: к «залётному», как его стали называть местные, добавилось ещё несколько мастеров для производства дополнительной партии звукоизоляционных шлемов. По сути они являлись единственным, что необходимо доделать, остального и так хватало. Для меня же были изготовлены особые доспехи, которые делались под собственные индивидуальные требования. Щитки отныне были тяжелее, но вместе с этим они приобрели большую прочность и износостойкость. Но самым главным нововведением стали механизмы с кольями: ножи сменили широкие клинки, более смахивающие на тесаки, и всё это добро спрятано под заострёнными толстыми щитами. Любому другому таскать такую бандуру на руках доставило бы огромных проблем, для меня же это плёвое дело. В последней стычке с извергами я был застигнут ими врасплох, а силы и вооружение были на исходе. Теперь же настал мой час постучать в их дверь с заготовленными подарками.

Пучеглазый отказался от участия в миссии, сославшись на свою необходимость находится при сборах селения. Неприятно, но, если подумать, так даже лучше. Его полезные навыки перебиваются противностью и назидательностью характера, которыми он мог довести меня до рукоприкладства с летальным исходом. Несмотря на схожесть со стариком, в моём восприятии между ними огромная пропасть. Именно из-за этой разницы я даже не могу представить то, как убиваю последнего, чего нельзя сказать ни про глазастого, ни про остальных. Было бы занятно покумекать, какие такие принципы не позволяют даже подумать об этом. Но сейчас, когда ЕГО голова так близко, это совершенно не имеет значения.

Сборы не доставили никаких проблем, даже если учесть смежную подготовку к переезду. Продолжало сказываться полученное за это время уважение и надежда местных на лучшую жизнь, которую им обеспечат их «славные» герои. К нам присоединилось ещё семеро добровольцев, которые явно собирались отправиться с нами не ради поправки дел своего народа: им была нужна та колоссальная прибыль, доля которой сможет прильнуть в их карманы. Тупые, никчёмные и жалкие выражения их лиц отнесли меня в момент, когда я впервые очнулся здесь — неужели тогда я ошибся, полагая что большая часть здешних обитателей «приятные» люди? Скорее всего. Не отрицаю, как таковые они имеются, однако, как и везде, являются не более чем исключением из правил. Случись всё наоборот, то мы бы жили в явно лучшем мире, чем этот.

15

Тьма, пожирающая саму себя. Раньше мои сны различались хотя бы цветами. Теперь же сплошное ничто. Жёсткая и шершавая, она могла иметь материальное воплощение, которое разом бы стёрло меня. Циркулируя и закручиваясь внутри собственной неизвестности, её всплески били по моему восприятию. Истязание продолжалось всю ночь, пока красное зарево рассвета не продралось сквозь это сплошное марево.

Проснувшись в холодном поту, мне потребовалось какое-то время чтобы воссоздать окружающую действительность по кусочкам. Закончив сбор этой мозаики и осознав, что до нашего выезда в ЕГО логово оставались считанные часы, я оцепенел. Каким образом я здесь оказался, неужели всё это происходит со мной? Ощущение, будто настоящий «я» спал где-то в закутках собственной головы, пока некто другой заправлял всеми делами и вдруг резко сбросил свои полномочия на только что пробудившегося меня.

Сняв оковы оцепенения, я огляделся: по бокам от меня спали все те люди, которые были обмануты мною. Вернее, как сказать:

за мной они следуют по собственной инициативе и с желанием воплотить свои же амбиции и мечты. Однако их светящаяся надежда в своих лучах таит истинный мрак моих намерений. Пробравшись через тела, я вышел на улицу. Днём и вечером погода стояла жаркая, однако сейчас холод ранних часов пронизывал сотней игл. Нам выделили большой шатёр, который располагался вблизи защитной ограды, дабы наш выезд проходил без лишних проволочек. Около строения располагалось всё необходимое: ящики с бомбами и колонками, доделанные совсем недавно шлемы и доспехи с сопутствующими им дополнениями. Подойдя к своим, я с некоторой любовью осмотрел их — такого снаряжения у меня в жизни не было. Кроваво-оранжевый свет восходящего солнца красиво ложился на них и отсвечивал мне в глаза через металлические вставки. Возможность принять свой, вероятно, последний бой в таком облачении не могло не вызвать улыбки даже у такой бездушной машины как я.

— Голова, ты уже на ногах? Брр, как ты умудряешься не мёрзнуть в такую холодрыгу?

Спросивший голос принадлежал новенькому добровольцу: большой, склонный к полноте идиот, который, справедливости ради, был недурной боевой единицей. Стерев с лица улыбку, я повернулся к нему с былой бесчувственностью:

— Представь себе, нет. Иди буди остальных. Чем раньше соберёмся, тем лучше.

Уже через час-полтора всё было готово: мопеды заправлены, припасы подготовлены. На наши проводы вышла большая часть жителей. Некоторые из них что-то выкрикивали, другие спросонья протирали глаза и зевали во всю пасть. Перед подошедшим главой толпа расступилась: по правую руку от него находился старец.

— В это утро от имени всех присутствующих я желаю вам удачи и победы во имя достижения лучшего мира для наших потомков и всех других страждущих людей этих земель! Однако знайте, что если достигнутого добиться не удастся, то мы в любом случае будем рады вашему возвращению живыми!

Стоящие зеваки захлопали: им было толком то плевать, каждый думал о том, чтобы вернуться либо за своё дело, или же в пока не окончательно остывшую постель. Мои же дурни чуть ли не до земли кланялись. Лица были обгажены улыбками столь приторными и сладкими, что в моменте потянуло блевать. Вот уроды.

— Спасибо дорогие и любимые! Спасибо, глава, за такое светлое напутствие! Мы обязательно вернёмся, и главным трофеем станет наша победа!

Ржавый видать не сдержался и изрыгнул из себя всё скопившееся в нём. Стоит заметить, настолько красноречиво за время моего проживания здесь он ещё не выражался. Не удивлюсь, если это можно отнести ко всей его жизни. Пока беснование продолжалось, я уцепился взглядом за старика. Впервые вижу его столь отчётливо: до этого приходилось иметь с ним дело только после пробуждения и в ночи. Сейчас же утро давало возможность разглядеть его во всех деталях: большая квадратная голова с выпуклым лбом, маленькое, скрюченное возрастом исхудалое тельце, укутанное в плотную белую накидку, которая по сравнению с его бородой была немного сероватой. Мелкие голубые глаза… Чёрт, он всё это в ответ на меня пялил! Хрыч хренов! Я моментально отвернулся от него. Смотреть что ли больше некуда, старый?

— Эй, хорош горланить, выдвигаемся.

Мой указ окончил их минуту славы, и они наконец двинулись в сторону мопедов, периодически оборачиваясь для прощальных взмахов руками. К тому моменту уже большая масса людей рассосалась обратно. Глава стоял, разговаривая с подошедшими к нему мужиками, пока этот старик… На кой хрен я только обернулся: будто, хотя не удивлюсь если это так, он не сводил с меня своего взгляда. Его высветленные точки в глазницах выражали… Сочувствие? Почему ты так не смотришь на своих же людей, которые с вытянутыми от счастья лицами идут подыхать? Чем конкретно я заслужил этот взгляд?