Гештальт-самотерапия. Новые техники личностного роста
Шрифт:
I. Каждый раз, услышав это обвинение, я возвращалась к описанному и прорабатывала его в самотерапии. Что случилось до этого? Что я старалась не чувствовать? И каждый раз я обнаруживала, что пыталась спрятать обиду или беспомощность, скрывая ее за псевдосилой холодной интеллектуализации. Каждый раз, чувствуя обиду или беспомощность, я соскальзывала в «помогающую» роль: думала, анализировала, учила и действовала подобно неуязвимому компьютеру, избегая чувства слабости. Я не осознавала, насколько была холодна с другими людьми.
После нескольких подобных сессий, на которых жалобы студентов заставили
Много лет назад я обнаружила (в самотерапии) иррациональный страх собственного гнева, бессознательную фантазию, в которой я являюсь опасным человеком. Мне все еще трудно распознавать моменты, когда я в гневе, хотя улучшения уже есть, но я все еще стараюсь не проявлять свой гнев даже в тех случаях, когда явно его испытываю. Когда гнев становится навязчивым, когда я не могу мысленно отделаться от него, то использую его для работы в геш-тальт-самотерапии. Каждый раз, исследуя обсессивный гнев, я обнаруживаю проявления слабости — обиду, ранимость, беспомощность, иногда страх. Обсессивный гнев всегда оказывается псевдогневом для меня.
Для большинства людей, которые избегают отыгрывания гнева, первыми жертвами являются их собственные дети. Я редко шлепала (так как боялась зловещих сил внутри себя), но часто кричала и пугала моих бедных детей.
Я редко отыгрываю истинный гнев. Каждый раз, впадая в импульсивное поведение, я понимаю, что меня привел туда обман, псевдогнев, сокрытие слабости — обиды, ранимость, беспомощность или страх. Сейчас я знаю (слишком поздно! ), что пугала моих маленьких девочек, когда прятала от себя ощущение неполноценности, беспомощности или уязвимости.
II. В настоящее время, заметив знакомый паттерн избегания скрытой слабости при помощи холодности и псевдо-гнева, я внимательно ищу новые возможности с целью исследовать их. Каждый раз, замечая холодность по отношению к кому-то, о ком я забочусь, или чувствуя навязчивый гнев, я представляю воображаемую встречу с этим человеком и следую привычным путем (см. «Гештальт-самотера-пия»). Шаг за шагом я нахожу кусочки и частички своего скрытого «я». Каждый раз я возвращаюсь в детство и вижу, насколько важной была для меня эта псевдосила.
Подобно тому, как я оплакиваю и сопереживаю беспомощным детям, многие годы в самотерапии я оплакивала и сопереживала пятилетней Мюриэл, брошенной матерью, оставленной в странных приемных домах на милость отвергающих и иногда жестоких взрослых. Я никогда не позволяла себе вернуться в прошлое и действительно пережить беспомощность того положения. Я знала, что должна это сделать, чувствовала противоположную сторону очевидной силы и независимости. Осмелившись пойти назад по этой тропинке, я испытала сильную тревогу — настолько было страшно ощутить собственную слабость. Я могла застрять там и не суметь вернуться в безопасную взрослую жизнь. Но я снова и снова возвращалась назад при каждом удобном случае, при каждой необходимости исследовать свою псевдосилу.
Сейчас я знаю, что в те годы никогда не осмеливалась почувствовать истинную беспомощность. У маленького ребенка не было сил позволить себе пережить всю боль. Он находил пути избегать ее. Именно в то время я выработала компьютерный паттерн избегания чувства беспомощности. Подобно антропологу, живущему среди диких племен, в каждом новом приемном доме я изучала новых родителей и училась ими управлять. Я научилась скрывать свои мысли и чувства, быть той маленькой девочкой, которую они хотели видеть. Я научилась заводить новых друзей при каждом переезде и держать свою личную жизнь в секрете от них. Я научилась получать теплоту, заботу и одобрение от учителей и матерей других детей. Все это время я концентрировалась на своей силе и не обращала внимания на собственную слабость.
III. В гештальт-самотерапии я прошла путь до пятилетней Мюриэл, напрасно умолявшей мать вернуться; до семилетней Мюриэл, заклинавшей приемную мать не бить ее; и, наконец, к упрямому подростку Мюриэл, которая кусала губы, чтобы не разреветься, а выслушивая унизительные тирады мачехи, демонстрировала маску холодности и не давала себя сломать. Теперь я вижу, что застряла в той подростковой роли холодного равнодушия в отношениях с любым, кто пытается причинить мне боль. Показать уязвимость или беспомощность, а тем более почувствовать, означало вернуться в раннее детство и умолять о милосер-дни, которого никогда не было. Пока я не наткнулась на это в самотерапии, я не помнила, что была глупой, слабой и униженной. Я похоронила эти неудачи глубоко в себе, и они нашли выход в виде невротических симптомов.
Теперь я видела цель старых защит — холодности и псевдогнева. Моей главной задачей в те дни было поддержание самоуважения, избегание чувств униженности и беспомощности. Это была хорошая система, и она хорошо работала. Она помогла мне перейти от детства к отрочеству. Теперь мой Взрослый разум видел, как было глупо продолжать борьбу за что-то, что я уже имела, каким анахронизмом было носить ту старую одежду, из которой я уже выросла. Я продолжала ее носить лишь потому, что когда-то она действительно была нужна мне. Никто в моей настоящей жизни не мог меня унизить, не мог изменить мое представление о себе. Они могли только причинить мне боль. Сейчас я могу позволить себе почувствовать боль; я достаточно сильная; я — Взрослая и должна доказать это испуганному Ребенку, живущему внутри меня.
IV. Я дала себе задание — почувствовать уязвимость или беспомощность, когда это будет необходимо. Это отчет о моем продвижении в работе. Мне все еще требуется усилие воли, чтобы заметить, что мысли бегут слишком быстро, подобно компьютеру; чтобы обратить внимание на ощущение «мурашек по телу» и холода в голове; чтобы сказать себе: «Меня что-то беспокоит; может быть, ранили мои чувства», а затем ощутить, как на лице будто что-то трещит и корежится — это ломается маска холодности и превосходства, и я чувствую боль.