Гештальт-самотерапия. Новые техники личностного роста

Шиффман Мюриэл

Мои родители расстались, когда мне было пять лет, оставшиеся детские годы я провела в разных семьях, иногда совершенно для меня чужих. Одним из самых безотрадных был год, прожитый с тетей Л. Она была хорошим человеком, по-доброму ко мне относилась, но у нее не было ни времени, ни желания заниматься такой маленькой девочкой, как я. Я помню, как однажды играла с другими детьми, и одна девочка неправильно поняла мои слова: «Ой! — воскликнула она, — ты сказала плохое слово! » Я быстро сообразила, на какое слово из трех букв это было похоже, и ужаснулась. В то время маленькие девочки из среднего класса никогда не произносили слова, которые плохие мальчики писали на заборах. Я поспешила поправить ее ужасную ошибку

и запротестовала: «Моя тетя вымыла бы мне рот с мылом, если бы я такое сказала! » Это было откровенным враньем. Тетя Л. никогда не обращала внимания на мои слова, ее совершенно не интересовали вопросы воспитания. Мне просто хотелось быть такой же, как остальные дети, о которых заботились родные матери. Хотелось иметь настоящую семью. Мне было стыдно считать себя одинокой приживалкой в чужой семье.

Люди, страдающие невротическим страхом одиночества, всегда компульсивно чем-нибудь заняты. Они тратят время и силы на скучных людей и бессмысленные занятия.

Пытаются заглушить страх перед телевизором или за чтением книг, переживая при этом фрустрацию и нереализо-ванность.

Описание подлинного одиночества вы найдете у Муста-каса (20), агонизирующего одиночества хулигана — у Альфреда Казана (18), а описание одиночества при психическом расстройстве — у Ханны Грин (19). Подлинное одиночество — это часть человеческого существования, факт жизни. Если вам повезло, у вас есть настоящая дружба и любовь, то вы не часто испытываете его в повседневной жизни. Но, по сути, мы все одиноки, каждый замкнут в оболочку собственной индивидуальности. Даже те, кто нас любит, никогда не смогут до конца понять и разделить наших страданий. Самое лучшее, что мы можем сделать, — пересечь разделяющую нас бездну и прикоснуться к другому человеку.

Психологическая задача юности, отделение от родителей, связана с переживанием сильного одиночества. На половине пути между детством и самодостаточностью взрослости молодой человек оказывается в пустоте и пытается стать самим собой. Некоторые теряют мужество и боятся встречи с этим одиночеством. Они проходят внешние этапы взросления, избегая важного шага отделения. Некоторые из них навсегда остаются психологически неразвитыми, другие проходят запоздалую стадию юности позже, «освобождаясь» от людей, к которым бессознательно относятся как к родителям. К сожалению, эти новые фигуры, заменяющие родителей, часто оказываются супругами, а борьба «юноши» средних лет лишает его собственных детей чувства эмоциональной безопасности.

У каждого из нас есть в жизни по крайней мере одна возможность узнать истинное одиночество. Если мы можем освободиться от невротического страха и рискнуть его пережить, то одиночество превратится в творческий процесс. Если мы перестанем лгать себе, рискнем почувствовать нашу подлинную человечность, то боль одиночества станет терапевтичной и произведет длительный положительный эффект на нашу личность.

Джули росла в семье, где царили конфликты. Только бабушка действительно любила девочку и давала необходимое чувство безопасности. Когда старая женщина внезапно умерла, мир Джули превратился в темное место без единой дружеской души. Прогуливая занятия, замкнувшись в своем одиночестве, она неделями слонялась по улицам города. То мучительное время значительно укрепило ее. Джули обрела способность к сочувствию и заботе об одиноких людях.

Я потеряла семью, когда была в детском саду. Мне так хотелось узнавать новые истории, что я с трудом дождалась первого класса, где меня научили читать. Дома никто не интересовался мои школьными успехами. Я завидовала друзьям, которых матери ругали за невыполненные задания, но теперь я знаю, что те одинокие годы были сторицей вознаграждены. Мой быстрый прогресс в чтении оказался незагрязненным похвалой взрослых: никому не было дела, научилась я читать или нет. Я читала ради удовольствия тогда и читаю ради удовольствия сейчас. Я обратилась к книгам в поисках комфорта в те одинокие годы, и до сих пор книги являются источником силы и радости.

Мне было 25 лет, когда умерла моя мачеха, и я полгода оплакивала эту утрату. (Несколько лет спустя, в ходе самотерапии я поняла, что в действительности это были запоздалые сожаления об отделении от родной матери, которая бросила меня 20 лет назад. ) Я оказалась в ловушке унылого одиночества, куда никто из друзей не мог проникнуть. Меня преследовали мысли о хрупкости и скоротечности человеческой жизни, недолговечности отношений. Я решила, что никогда не выйду замуж, никогда не позволю себе эмоциональной привязанности и никогда не буду страдать от подобных потерь. Я буду контролировать свою судьбу.

В конце концов, я вышла из черной полосы, решилась на замужество и зажила счастливой жизнью. Но пережитое одиночество научило меня некоторым истинам, которыми я руководствуюсь в своей последующей жизни. Я поняла, что жизнь — это неопределенность, я никогда не смогу полностью контролировать свою судьбу. Я могу лишь делать шаг за шагом и жить настоящим. Моя мачеха умерла в возрасте 44 лет, растратив свой прекрасный ум и редкие дарования на годы невротического бездействия. Я решила найти применение всем своим способностям и прожить полноценную жизнь, не тратя понапрасну драгоценные дни, отведенные мне в земной жизни. Сейчас мне 53 года, я все еще исследую свои скрытые способности и стремлюсь получить максимум возможного, чтобы потом, оглянувшись, не сожалеть об упущенных возможностях, как я сожалела о прожитой впустую жизни мачехи.

Выйдя замуж, я по-прежнему страдала фобией утраты. Я жила в страхе, что Берни может умереть раньше меня. Мне казалось, я не смогу жить без него. Я надеялась, что он доживет до того момента, когда вырастут дети, они больше не будут во мне нуждаться, и я смогу совершить самоубийство. Я внимательно следила за его здоровьем. Каждый раз, когда он задерживался с работы, у меня начиналась паника (в памяти всплывал тот день, когда я приготовила ужин, а мачеха не пришла домой, скоропостижно скончавшись по дороге). Я опекала его как курица-наседка. Так как Берни — человек спортивного склада, с большим терпением относящийся к моим невротическим тенденциям, он постоянно заверял меня, что собирается дожить до весьма преклонного возраста.

Потом я пошла на пятидневный мастер-класс Фрица. В течение пяти дней я страдала в аду собственного одиночества. Никто не понимал, что со мной происходит. Я никому не могла довериться и рассказать о своих чувствах. Позвонил Берни — узнать, как дела, я выдавила из себя: «Прекрасно» и быстро закончила разговор. Казалось, он так далеко, совершенно в другом измерении. Я знала, что он не может мне помочь. Меня шокировало открытие, что впервые за все годы совместной жизни, я не думала о нем в разлуке. Я погрузилась в одиночество, доступ в которое был для него закрыт. Я пыталась представить свое возвращение домой, вспомнить ощущение безопасности и близости, которое испытывала рядом с Берни, но ничего не получалось. Казалось, я была обречена остаться здесь, вечно одинокая.

Эта ужасная фантазия не материализовалась. Домой я вернулась вместе со своим чувством одиночества и была не в состоянии почувствовать теплоту и любовь Берни. Затем я вышла из этого состояния, все встало на свои места, за исключением одного важного изменения. То ужасное одиночество помогло нам. Я пережила пять дней без Берни. Я сделала огромный шаг вперед. Я больше не была беспомощным Ребенком, который живет в страхе потерять Родителя. Впервые в жизни я смогла почувствовать чистую любовь Взрослого, без примесей зависимости и страха. Фобия потери ушла, я смогла стать настоящей женой.