Гейша
Шрифт:
– А кого она?.. Ну, в смысле, ее обвиняют за кого? – задал не совсем вразумительный вопрос брат Михаил, но я его отлично понял.
– Ее обвиняют в убийстве того человека, который расквасил вашу машину.
Михаил кивнул:
– А-а!
Я открыл калитку и сделал пять спасительных шагов навстречу своей машине. Лужу пришлось перепрыгнуть.
– Она приезжала сюда, – ни к селу ни к городу сказал Михаил.
– Да, я знаю, она говорила.
– А где она его застрелила?
– В его доме.
– Я ее видел, – снова повторил Михаил. – Красивая такая. Она что, с ним жила?
– Извините, я тороплюсь, – натягивая на лицо резиновую улыбочку, произнес я, стараясь обойти огромную фигуру бывшего десантника, преградившего мне пути к отступлению, но Бейбулатный не двинулся с места.
– А что следствие?
– Следствие? Ничего. Пока все улики против нее. Извините…
Я снова попытался обойти брата, на этот раз с другой стороны, но он снова загородил мне дорогу.
– Колька тут ни при чем в этой истории. Его даже дома не было, когда она приезжала, а что он ее папашу на дороге подобрал, так это просто судьба.
– Я вам верю. До свидания. Всего наилучшего!
Наконец мне удалось сесть за руль и завести двигатель. Натянуто улыбаясь Бейбулатному, я быстренько развернул машину и поехал по улице в сторону шоссе. В голове у меня звучала, повторяясь, одна фраза брата Бейбулатного: «А где она его застрелила?» Откуда он знает, что она именно застрелила, а не зарезала, забила скалкой, отравила?
Ладно, допустим, в газете прочитал или по телевизору слышал. Зачем тогда спрашивать где? Раз знает, что застрелила, то знает и где. Вообще, с чего бы ему так волноваться за судьбу Лены? «Красивая. Я ее видел!» А брат его? Брат даже не знал, что Осепьян уже мертв. Слишком уж искренне пожелал тому сдохнуть.
…Бывший боевой офицер, обиженный властью, доведенный до крайности в поисках правды. Сколько таких сейчас по России-матушке? Кто спивается, кто идет в бандиты и киллеры, кто просто сходит с ума, вот как этот контуженый… Бейбулатному еще повезло, у него руки-ноги целы. А если бы стал инвалидом? Только и осталось бы, как просить милостыню по улицам и вагонам метро, отдавая всю выручку оборотистым и даже не подозревающим о существовании слова «совесть» цыганам…
Если так разобраться, то у Бейбулатного была самая веская причина ненавидеть Осепьяна. Может, у контуженого офицера больше в жизни ничего и не было, кроме этого старенького «фольксвагена». Конечно, я был далек от мысли предположить, что Бейбулатный мог иметь какое-то отношение к убийству: слишком уж разного полета эти птицы. Хотя… В жизни всякое бывает…
– М-да, ну и наворошил ты дел, руки бы за это пообрывать! Нет, Гордеев, ты скажи, ты в своем уме? Что ты себе позволяешь, мать твою? Полюбуйтесь на этого Шерлока Холмса – недоучку.
– А что такого? – защищался я. – Имею полное право общаться со свидетелями.
– Да я не об этом, – гремел Вячеслав Иванович. – Зачем ты их запугал? Зачем следователем представился? Теперь они замолкнут навсегда и никаких показаний не вытащишь.
Я сидел в его кабинете повесив нос и разглядывал шашечки паркета на полу. Чего огрызаться? Он прав в принципе. Чего я сунулся к свидетелям, прикрываясь несуществующей должностью следователя прокуратуры? Ну да, виноват, виноват. Хотя можно было бы разговаривать и повежливее. Но, как говорил революционный матрос в одном фильме, тут вам не Институт благородных девиц.
Выплеснув на меня накопившиеся отрицательные эмоции, Грязнов постепенно успокоился.
– Ну все, шагай на все четыре стороны, не мешай работать, – сказал он наконец. – Дай расхлебать кашу, которую ты заварил. Теперь важные свидетели Бейбулатные ни за что не пустят нас на порог. А уж рассказать что-то внятное…
Он обреченно махнул рукой.
Ни слова не говоря, я поднялся со стула и вышел из кабинета. Ну, во-первых, мне было все же обидно за такой разгон. Все-таки я лицо совершенно независимое. А во-вторых, чего размусоливать? Я же Грязнова знаю. Через пару дней он сам объявится как ни в чем не бывало.
…Но пара дней прошла давно, а Грязнов не звонил, так что я даже подумал: может, он и в самом деле на этот раз крепко на меня разозлился?
Ну а раз все дружеские отношения по боку, то терять мне осталось нечего, и я на свой страх и риск решил встретиться с родственниками покойного Сурена Осепьяна, чтобы задать им пару давно назревших вопросов. Чтобы заранее не наткнуться на отказ, я приехал без предупреждения. Подъехал к воротам.
– Вы к кому? – донесся из динамика в углу ворот голос охранника.
– Адвокат Юрий Петрович Гордеев, – я развернул в сторону видеокамеры свои «корочки». – Нужно поговорить с кем-нибудь из членов семьи.
– Вы договаривались?
– Не имел такой возможности.
– Подождите.
Я ждал, выставив локоть в открытую форточку машины и любуясь собственным надменным выражением в зеркале заднего обзора. В принципе Осепьяны могут запросто послать меня на фиг. Зачем им со мной беседовать? Но если мои предположения правильные, и брат и сын покойного Сурена Осепьяна сейчас прячутся где-то в укромном месте в страхе перед «длинной рукой» тех же сил, что «заказали» заместителя председателя Спецстроя. Если, конечно, Сурена не пристрелила моя подзащитная Лена Бирюкова по каким-то своим загадочным причинам…. Тогда моя теория, что мужчины рода Осепьянов прячутся в синей дали от неизвестных бандитов, рассыпается в прах. Может, оба они где-нибудь в Давосе укрепляют пошатнувшееся здоровье и шляются по кабакам? А папашу Бирюкова сгоряча подстрелили охранники? М-да, господин адвокат, все твои палочки-выручалочки с двумя концами… Одни сплошные «если»… Если бы, да кабы, да во рту росли грибы…
– Проезжайте, – неожиданно ожил динамик домофона в углу ворот, и сами ворота медленно поехали в сторону, открывая передо мной красиво уходящую полукругом влево аллею, ведущую к особняку Осепьянов.
Оставив машину перед подъездом, я поднялся на крыльцо. Дверь мне сразу же открыла невысокая девушка лет двадцати трех, с буйными кудрями коротко остриженных черных волос.
– Добрый день, – кивнула она, меряя меня с ног до головы внимательным и строгим взглядом. – Проходите в зал. Я Лола, дочь Сурена Осепьяна, а вы кто?
– Юрий Петрович Гордеев, адвокат Елены Александровны Бирюковой.
Дочь Осепьяна ничего не ответила.
Следом за ней я прошел в небольшую гостиную, обставленную мягкой современной из светло-коричневой кожи, а также антикварной мебелью. Я не разбираюсь в антиквариате и не могу на глазок отличить «чиппендейла» от псевдо-древнеримских изысков знаменитого краснодеревщика эпохи ампир месье Жакоба, но оценить по достоинству красоту массивного бюро на гнутых ножках, овального чайного столика и буфета, увенчанного овальной резной короной, уходящей под потолок, я смогу.