Гибель адмирала Канариса

Сушинский Богдан Иванович

«Так вот на какую особенно мучительную казнь намекал оберштурмбаннфюрер Кренц! — сказал себе адмирал. — Даже трудно представить, насколько тягостной и болезненной будет твоя смерть. Кстати, где он сам? Взял бы уж на себя и роль палача, воспринял бы ее как плату за исключительное усердие на допросах».

— По приговору Народного суда!.. — начал зачитывать кто-то из присутствовавших, однако Канарис старался не слушать его. Зато, наконец, сумел различить фигуру следователя Корнелия Кренца; тот стоял чуть в сторонке от остальных, нервно сомкнув на животе пальцы в кожаных перчатках.

Странно, что Кренц решил присутствовать на казни, следователи этот обряд обычно избегают. Что там сейчас творится у него в душе и в мозгу? Сожалеет о том, что слишком рьяно доводил Канариса до смертного приговора? Вряд ли. Исполнительный служака — только-то и всего! «А вот что его на самом деле привело в мою камеру — стремление провести предсмертный допрос или желание хоть как-то искупить свою вину перед смертником, — так и не объяснил. Впрочем, это уже не столь важно».

— …Учитывая исключительную тяжесть совершенных им преступлений, адмирала Вильгельма Канариса, лишив всех чинов и наград, — пробились до его сознания последние слова эшафотного обвинителя, — казнить как врага и предателя рейха!

— Я не предатель! — собрав остаток физических и душевных сил, попытался прокричать адмирал, уже ощущая на своем затылке крепкую пятерню палача-коротышки, не пожелавшего скрывать свое лицо под традиционной маской. — Я не предатель! — крикнул он чуть громче, хотя и в этот раз слова его расслышали далеко не все присутствовавшие. — Как истинный германец, я всего лишь исполнял свой долг перед родиной! [65]

Что прокричать эти слова пафосно, с артистизмом у него не получилось — понять адмирал успел. А еще — успел с глубочайшим оскорблением и ужасом возмутиться: «Что ж вы берете меня, адмирала, на металлический ошейник, как бешеную собаку?! Что ж вы со мной так вот?!»

65

Здесь цитируются последние, предсмертные слова адмирала Канариса.

31

Тела всех троих казненных еще только сжигали на костре, разложенном во внутреннем дворе лагерной тюрьмы, [66] а Кренц уже спешил связаться по телефону с Генрихом Мюллером:

— Господин группенфюрер, докладываю: возмездие свершилось!

— Вы действительно уверены, что оно, это возмездие, свершилось? — рассеянно спросил шеф гестапо.

— Простите, группенфюрер… — не понял его Кренц. — Вы… сомневаетесь в том, что..?

— …Что этот каналья абвер-адмирал казнен? Как можно? Что-что, а Народный суд у нас работает преданно и безотказно, даже после гибели незабвенного Роланда Фрейслера. [67] Хотя некоторым казалось, что после казни, совершенной над ним американскими пилотами, германское правосудие развалится.

66

Исторический факт. Тела казненных действительно сожгли во дворе тюрьмы.

67

Роланд Фрейслер был председателем Народного суда, который судил всех основных личных врагов Гитлера и врагов-предателей Третьего рейха. Отличался исключительной жестокостью, кровожадностью и откровенно хамским поведением во время ведения судебных заседаний. Его кровожадность порой шокировала даже верхушку рейха. В исследовательской литературе палача-фашиста, председателя Народного суда Германии Фрейслера нередко сравнивают с палачом-коммунистом, председателем Верховного Суда СССР А. Я. Вышинским, зверствовавшим во время массовых репрессий в 30-е гг. в Советском Союзе. Погиб Фрейслер незадолго до процесса над Канарисом, 3 февраля 1945 г., во время налета американской авиации, прямо в здании Народного суда.

— В таком случае, еще раз простите, группенфюрер, но…

— Будет вам без конца, подобно провинциальному интеллигентику, извиняться. Как офицер гестапо, которому приходилось длительное время работать с врагами рейха, вы, полицейский Кренц, должны были бы знать, что казнить преступника — еще не значит совершить надлежащее ему возмездие. Порой они несоразмеримы.

— Но, выполняя ваше распоряжение, я лично присутствовал при казни и могу засвидетельствовать…

— Ну, допустим, вы сами рвались во Флоссенбюрг, — проворчал Мюллер. — Я всего лишь дал согласие на вашу поездку и на последнюю встречу с адмиралом.

— Но рвался я туда исключительно в интересах дела. Что же касается казни Канариса, то, в отличие от казни генерала Остера и пастора, проведена она была со всей возможной жестокостью: железный ошейник, медленное удушение и все прочее… Агония адмирала…

— Меня не интересуют подробности его агонии! — сорвался Мюллер. — Что вы заладили, Кренц?!

— Просто я помню ваши наставления по поводу способов ужесточения…

— Ужесточения требовал не я, а Кальтенбруннер! — буквально прорычал Мюллер. — Вы слышали меня, Кренц, его требовал обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер! И, следует полагать, что при этом он исполнял волю самого фюрера, — тотчас же подстраховался он.

— Значит, мне не следует излагать подробности казни в специальном рапорте? — следователь оставался верным своей профессиональной занудности. — Или же стоит составить его так, чтобы..?

— …Меня больше интересует другое, — не желал выслушивать его уточнения Мюллер. — С чего это вдруг вы, Кренц, попытались выступать в роли пастора?

— Меня проще назвать безбожником, нежели пастором.

— До сегодняшнего дня мне тоже так казалось. Но слишком уж долго вы «исповедовали» своего адмирала.

— Обычная беседа следователя с заключенным, — огрызнулся Кренц, с опаской поглядывая на появившегося в приемной коменданта лагеря, штурмбаннфюрера Нортюнга. За то недолгое время, которое Кренц провел во Флоссенбюрге, один из подчиненных Нортюнга выдал ему жестокую правду: немцев этот пятидесятилетний комендант-шведогерманец, с грубым и властным лицом вождя викингов, ненавидел с тем же испепеляющим презрением, с каким ненавидел русских и евреев. Но при этом всегда оставался на короткой ноге с Мюллером.

Остановившись в двух шагах от Кренца, шведогерманец несколько раз качнулся на носках сапог и взглянул на него с саркастической ухмылкой.

— А что касается возмездия… — не ведал страхов своего подчиненного шеф гестапо. — Предательство рейха действительно следует наказывать смертной казнью, но не только. Не нужно забывать еще и о казни дискредитацией и забвением.

— Казни дискредитацией? — меланхолически пробормотал Кренц.

— И забвением, Кренц, — со все с той же нагловатой ухмылкой подсказал ему комендант, давая понять, что прекрасно знаком с характером подобных наставлений, — и забвением.

— Смысл возмездия, которое должно постигать предателей такого ранга и такой известности в народе, заключается именно в этом, — продолжал философствовать Мюллер, — в полной дискредитации и в полном забвении.

— Поучительная мысль, — вынужден был признать Кренц.

— С этим убеждением вы и должны немедленно сесть в самолет, чтобы прибыть в Берлин, пока еще представляется такая возможность. Он ждет вас на аэродроме, Кренц, это уже обусловлено. Тот же самолет, которым вы прибыли в Мюнхен. Не советую терять ни минуты. Всё!