Гибель «Армии Власова». Забытая трагедия
Шрифт:
14 июня. Пленные летчики показывают карты, исчерченные вдоль всей нашей дороги квадратами — секторами бомбежки. Они получили инструкцию — не бояться зениток, у русских нет боеприпасов» [216] ..
«Солдаты, черные от копоти, с воспаленными глазами от многодневной бессонницы, лежали на зыбкой земле, а подчас прямо в воде и вели огонь по противнику. Они не получали ни хлеба, ни пищи, даже не было хорошей воды для питья. Ели солдаты крапиву, осиновую и липовую кору...
216
Кузнецов
Оценка местности к этому времени была весьма тяжелой... Все зимние дороги были залиты водой, для гужевого и автотранспорта непроходимы... Коммуникации в данный период распутицы и артминометного огня противника были совершенно закрыты. Проход временами доступен только отдельным людям» [217] ..
Из воспоминаний П.П. Дмитриева: «В конце мая был отдан приказ на отход. В один из вечеров мы оставили НП и огневые позиции. Немцы открыли огонь из всех видов оружия. Ответить нам было нечем — не было снарядов. Противник пытался нас преследовать, но разбитые дороги оказались на сей раз нашими союзниками: немецкая техника н танки пройти по ним не могли. Пока немцы прокладывали дороги, мы удерживали следующий рубеж обороны — Финев Луг. Здесь была совсем другая местность — луга, пахотные земли. Довольно быстро вырыли окопы, установили наблюдательные пункты и заняли огневые позиции, надеясь на чудо: вдруг подвезут снаряды?
217
Докладная записка Военному совету Волховского фронта генерал-майора связи Афанасьева от 26.06.1942 г., написанная после выхода Афанасьева из «котла».
Но 30 мая горловина у Мясного Бора была перекрыта. У нас оставалось по одному снаряду на орудие для самоуничтожения. Немецкие танки вышли на высотки перед селом и начали нас расстреливать, не жалея снарядов и патронов. Меня из окопа немец просто выковырял, разбил стереотрубу, я еле перебежал на опушку леса.
Огневики все же сумели отвести орудия в лес. Управленцы остались в боевых порядках пехоты, получая норму патронов на карабин или автомат. Силы у людей таяли, красноармейцы с трудом передвигались. Себя-то не видишь, но смотреть на измученных товарищей было очень больно.
Поступил приказ перевести артиллеристов в стрелковые подразделения.
Измученные, голодные люди обороняли занимаемый рубеж до последнего дыхания. Раненые, перевязанные обрывками белья, не уходили в тыл, ведя бой до последнего патрона. Я не помню ни одного случая добровольной сдачи в плен, несмотря на немецкие листовки с обещаниями прекрасной жизни.
Через четыре дня был получен приказ взорвать орудия и двигаться в район сосредоточения к Мясному Бору. Здесь скопилась масса людей, лишенных возможности как-либо действовать из— за непрерывных бомбежек и полной незащищенности. Из-за голода на это не было и сил. Мы, несколько командиров, заняли позицию вокруг толстой осины. Каждому — ячейка между корней, головой к дереву, и каждый день кого-то убивало...
21 июня стало известно, что в горловине мешка пробит проход. Начальнику связи дивизиона Н.Б. Ушакову — с открытой формой туберкулеза и мне — с тяжелой дистрофией было разрешено выходить самостоятельно. Разрешено-то разрешено, а где взять силы для передвижения? Ноги у меня опухли и отказывались идти. Ушаков
Где пешком, где ползком мы пошли к горловине. Проход вдоль узкоколейки был 250-300 м шириной и около 4 км длиной. Помню, там стоял наш подбитый единственный танк Т-34. Немцы вели прицельный огонь, чтобы не поразить своих, на всем протяжении «коридора». Пережидая, мы намечали очередную воронку, к которой Ушаков перебегал, а я перекатывался. На полпути Ушакова прошило автоматной очередью. Я попытался к нему подползти, но был обстрелян. Пули задели одежду, но сам я остался цел и продолжал ползти к выходу.
Речка Полнеть до берегов была заполнена трупами, живые ползли по телам мертвых. Этот коридор недаром назвали «Долиной смерти», его можно было назвать адом, мясорубкой, огненными жерновами. Но никакими словами нельзя выразить того, что там творилось.
Надо мной судьба смилостивилась: в конце «коридора» меня в бессознательном состоянии подобрали санитары и доставили в госпиталь. Пришел в себя, подлечился и вернулся в свой родной 894-й артполк, с которым прошел все дороги войны до Победы» [218] ..
218
Дмитриев П.П. Нас называли «антюфеевцами» // Иванова И.А. Трагедия Мясного Бора. Сборник воспоминаний участников и очевидцев Любанской операции. СПб.: Политехника. 2005.
Более эмоционально рассказывал Дмитриев о том, как они с Ушаковым выползали из «котла», в своем письме К.Н. Антипову в клуб «РИФ»:
«От усталости, от крови и смерти сотен людей, от постоянного ожидания в течение нескольких часов, что эта очередь или этот осколок предназначен тебе, мы закаменели. В сознании работал, видимо, только один центр, который руководил чувством самосохранения и подталкивал: надо ползти, надо вынести знамя. Эти «надо» и «должен» заставляли двигаться руки и ноги, вовремя спрятать от пули голову.
Мы уже выползали из «Долины смерти». Чутье подсказывало, что самые мощные взрывы и ливень огня остались позади, а здесь и чуть впереди фашисты стреляли значительно реже. Николай поднялся на ноги и стал помогать подниматься мне. И в этот момент фашистский негодяй прошил Николая автоматными очередями с головы до ног — крест-накрест. Он упал, и по нему, уже убитому, еше раз прошлась очередь. Я остро почувствовал, как стала холодеть кисть его руки, в которой была зажата моя рука. Мне почудилось, что не по нему, а по мне фашист прострочил очередью. От боли утраты я на миг потерял сознание. Потом метался, как в бреду, и. возможно, фашисты подумали, что я сошел с ума. и не стали добивать меня...
Николая Борисовича Ушакова я знал с самого начала формирования нашего полка. Он рос сиротой. У него в Воронеже быт только дядя по матери, который помог Николаю окончить школу, а затем, в 1940 году, университет. После университета Николай получил направление на завод «Электросигнал», где работал радиоинженером и одновременно преподавал в радиотехникуме. В Воронеже у Николая была девушка Женя Бойченко — студентка медицинского института, которую он очень любил. Часто писал Жене письма, отослал ей свой денежный аттестат.