Гибель царей
Шрифт:
Кабера пригласил следующего, подтолкнув вперед, словно любимого ребенка.
— Он утверждает, что хорош. Несколько лет назад был лучшим в своей центурии. Квартирмейстер спрашивает, не желаешь ли ты снова повысить ставки. Думаю, он заволновался.
Кабера ухмыльнулся Бруту, очень довольный тем, что после первого скучного дня в обозах сумел попасть в ряды Перворожденного.
Брут осмотрел очередного претендента с головы до пят, отметил про себя мощные плечи и узкую талию. Легионер проигнорировал оценивающий взгляд — он потягивался, разогревая мускулы.
— Как тебя зовут? — спросил у него Брут.
— Центурион Домиций, — ответил воин.
Было в нем что-то, заставившее Брута подозрительно сощурить глаза.
— Ты был лучшим в центурии? Сколько лет назад?
— Три года. В последний раз стал лучшим в легионе, — ответил Домиций, продолжая разминаться и не глядя на молодого соперника.
Брут быстро переглянулся с Каберой и тут же заметил, что вокруг них собрался, похоже, весь лагерь, кроме часовых. В толпе он увидел Рения и помрачнел. Трудно расслабиться, если человек, который тебя учил, с сомнением покачивает головой.
Брут постарался собрать всю свою уверенность.
— Дело в том, Домиций, что я не сомневаюсь в твоем мастерстве, но в каждом поколении найдется лучший из всех. Это закон природы.
Домиций, не спеша, потягивал мышцы ног. Казалось, он обдумывает слова соперника.
— Наверное, ты прав, — ответил он.
— Конечно, я прав. Кто-то должен быть лучшим, и без ложной скромности скажу, что это — я.
Брут пристально наблюдал за реакцией на свои слова.
— Без ложной скромности?.. — проворчал Домиций, расправляя мышцы спины.
Марк почувствовал, что спокойствие легионера начинает раздражать его. Эта неспешная, почти сонная разминка его рассердила.
— Хорошо. Кабера! Иди скажи квартирмейстеру, что я повышаю ставку на поединок с Домицием.
— Не думаю, что… — начал было старый лекарь, с сомнением посматривая на претендента.
Домиций почти на голову был выше Брута и двигался с редкой легкостью и уверенностью.
— Иди и скажи. Еще один поединок, и пойдем собирать деньги.
Скривив губы, Кабера зашагал прочь.
Расправив плечи и выпрямившись во весь рост, Домиций улыбнулся Бруту.
— Я этого и ждал, — сообщил он. — Мои друзья потеряли кучу денег, делая ставки против тебя.
— И ты не сделал никаких выводов? Перейдем к делу, — коротко бросил Брут.
Домиций вздохнул.
— Вы, коротышки, всегда такие нетерпеливые, — сказал он, покачивая головой.
Октавиан вытер рукой нос, оставив на коже мокрый след.
Поначалу город показался ему незнакомым местом. Прошмыгнуть в ворота незаметно для стражников не составило труда — он спрятался за въезжающей в город повозкой. За стенами мальчика сразу же ошеломили шум, запахи и суета людей. За месяцы, проведенные в поместье, он успел забыть о городской жизни, не прекращавшей бурлить даже ночью.
Мальчик надеялся, что Тубрук беспокоится о нем. Через день-два его встретят в поместье с распростертыми объятиями. В особенности если он упросит Таббика заново отковать и отточить клинок. Все, что требуется, — это не попасть в какую-нибудь неприятность до утра, когда откроется маленькая мастерская. Меч, завернутый в лошадиную попону, он держал под мышкой. Иначе, как думал Октавиан, далеко уйти ему бы не удалось. Какой-нибудь бдительный гражданин наверняка остановил бы его — или, что еще хуже, гладий мог отнять вор, чтобы продать в мастерскую не столь честного ремесленника, как Таббик.
Почти бессознательно Октавиан направил шаги в направлении дома своей матери. Только бы провести ночь там, а наутро увидеть Таббика.
Через пару дней он вернется, и Тубрук забудет о гневе. Мальчик подумал о том, что скажет мать, увидев его, и поморщился. Конечно, решит, что меч Октавиан украл. Он с грустью признался себе, что для матери она слишком недоверчива. Атия никогда ему не верила, даже если он говорил правду, и это страшно злило Октавиана.
Возможно, лучше вызвать Александрию, увидеться с ней, не показываясь на глаза остальным обитателям дома. Она лучше матери поймет, что ему необходимо сделать.
Мальчик шагал сквозь ночную толпу, огибая лавки уличных торговцев и стараясь не обращать внимания на ароматные запахи горячих закусок, наполнявшие воздух. Есть хотелось страшно, но сильнее желания набить пустой желудок было стремление загладить вину перед Тубруком. Погрузившись в мысли об управляющем и разговоре с матерью, Октавиан забыл об осторожности.
— Опять эта крыса!..
Внезапный возглас заставил его очнуться от невеселых раздумий. Мальчик поднял глаза и увидел удивленное лицо подмастерья мясника. Октавиана охватила паника. Он прыгнул в переулок, увернувшись от протянутых к нему рук. Они все были здесь!..
В отчаянии мальчик отбросил попону и схватился за рукоять гладия Тубрука. Когда мальчишка мясника шагнул к нему, угрожающе вытянув руки вперед, Октавиан широким махом очертил перед собой дугу, едва не задев готовые вцепиться в него пальцы. Давнишний враг от удивления выругался.
— За это ты умрешь, маленький фурийский ублюдок. Интересно, куда ты направляешься? Теперь мечи воруешь, а?..
Пока подмастерье надвигался на него, Октавиан краем глаза видел, как остальные окружают, блокируя пути к отступлению. Через несколько секунд он оказался в кольце, которое толпа просто обтекала — то ли из равнодушия, то ли из страха перед подростками.
Октавиан держал меч в первой позиции, как учил его Тубрук. Бежать было некуда, и он поклялся себе, что, прежде чем его схватят, он нанесет хоть один удар.
Мальчишка мясника сделал еще шаг вперед и мерзко засмеялся.
— Что, душа ушла в пятки, крыса?
Он взглянул в глаза Октавиана, и тот вдруг почувствовал, что меч в руке совершенно бесполезен. Враг приближался, вытянув одну руку вперед, с выражением жестокого удовольствия на лице.
— Отдай его мне, и я позволю тебе жить, — потребовал он, оскалившись.