Гибель царей
Шрифт:
Юлий тихо сидел в комнате матери и наблюдал, как рабыня готовила масла и румяна, чтобы как-то скрыть ее неважное состояние.
Тот факт, что мать позволила ему увидеть себя без всех этих косметических средств, очень его обеспокоил, как и то, насколько похудевшей и больной она выглядела. Цезарь был потрясен. Сколько раз он обещал себе, что даст понять, как сочувствует матери, и обязательно восстановит то дружеское общение, которое у них было во времена его детства. Момент настал, но Юлий не мог придумать, как начать разговор. Женщина, сидевшая перед зеркалом, была ему совершенно незнакома. Ее щеки стали похожи на темные впадины, пытавшиеся противостоять гриму, который накладывала рабыня, и сквозь светлые краски казались тенью смерти, нависшей над ней. Темные глаза глядели устало и невыразительно, а руки были такие тонкие, что вызвали приступ жалости у Юлия, и сердце его заныло от боли.
По крайней мере Аврелия его узнала. Она со слезами обняла сына, Юлий осторожно ответил на объятие. Ему казалось, что он может сломать ее. Но даже сейчас Аврелия слегка ахнула, когда Цезарь прижал ее к себе, и виновато отодвинулась.
Когда рабыня закончила одевать мать в элегантные одежды, поклонилась и вышла из комнаты, Аврелия повернулась к сыну и выдавила из себя улыбку. Под фальшивым румянцем кожа ее сморщилась, как пергамент.
Юлий пытался справиться с эмоциями. Кабера говорил, что его состояние отличается от того, в котором пребывает мать, и он знал, что она никогда не страдала от раны, которая чуть не убила Цезаря. И все же было что-то общее, хотя пропасть казалась непреодолимой.
— Я… много думал о тебе во время своего отсутствия, — начал Юлий.
Аврелия не ответила, увлекшись разглядыванием своего лица в отполированной бронзе. Длинные тонкие пальцы поочередно дотрагивались до горла, волос, потом женщина нахмурилась.
— Я был ранен в бою и долгое время выздоравливал, — с усилием проговорил Цезарь, — а потом со мной стали происходить странные припадки. Они… напомнили мне о твоей болезни, и я подумал, что следует рассказать тебе об этом. Мне хотелось бы быть лучшим сыном для тебя. Трудно осознать, через что тебе пришлось пройти, но после ранения передо мной словно открылось окно. Мне очень жаль…
Юлий смотрел на дрожащие руки, гладившие его по лицу, пока он говорил. Их движения становились все более и более суетливыми. Его это обеспокоило, и он стал приподниматься с места. Движение привлекло ее внимание.
— Юлий?.. — прошептала Аврелия.
Ее зрачки расширились: женщина словно не видела сына.
— Я здесь, — печально откликнулся он, не понимая, слышит ли она его.
— Мне показалось, ты ушел, — продолжала Аврелия дрожащим голосом.
— Нет, я вернулся, — ответил Цезарь, чувствуя, как защипало глаза.
— С Гаем все в порядке? Он такой своевольный мальчик, — произнесла она, закрывая глаза и опуская голову, как будто пытаясь закрыться от всего мира.
— С ним… все хорошо. Он очень тебя любит, — мягко ответил Юлий, поднимая руку, чтобы вытереть слезы, которые все-таки пролились.
Аврелия кивнула и опять повернулась к зеркалу.
— Я очень рада. Дорогой, пришли, пожалуйста, рабыню. Я думаю, мне надо немного подкрасить лицо.
Юлий кивнул и какое-то мгновение смотрел на мать.
— Я позову ее к тебе, — сказал он и вышел из комнаты.
Когда солнечные часы Форума показали полдень, Цезарь вышел на площадь, охраняемую стражниками, и направился к зданию сената.
Пересекая открытое пространство, он поражался изменениям, которые произошли за время его отсутствия. Укрепления, возведенные Марием вдоль стен, были разобраны, легионеры встречались нечасто. Но даже они казались совершенно расслабленными, прогуливались с девушками или болтали, стоя маленькими группками, без всяких признаков напряжения, чего он ожидал. Рим снова стал мирным городом, и Юлий не переставал удивляться. Молодой человек привел в город десяток солдат из своего отряда: ему хотелось, чтобы они были рядом, когда он вынужден передвигаться без оружия и в гражданской одежде. Такая подготовка оказалась излишней, и Цезарь не знал, огорчаться или радоваться этому. Схватки у городской стены еще были свежи в памяти, словно он никогда не уходил из Рима, но люди наслаждались весенним солнцем, смеялись и шутили друг с другом, забыв о сценах, что ожили в его памяти. Юлий как будто опять увидел, как падает Марий, как сталкиваются темные фигуры, как солдаты Суллы убивают защитников полководца…
Губы Цезаря искривились в горькой гримасе, когда он осознал, насколько молод и глуп был в ту ночь. Тогда, свежий и выспавшийся, только что с брачного ложа, Юлий видел, как рушились все его мечты и планы, а будущее менялось навсегда. Если бы удалось взять верх над Суллой, Рим мог избежать многих лет жестокости и Республика сумела бы вернуть былое достоинство.
Цезарь оставил своих людей у подножия мраморной лестницы, и, несмотря на беззаботное настроение на Форуме, приказал солдатам быть начеку. После смерти Мария Юлий понял, что везде, даже у стен сената, лучше быть готовым к неприятностям.
Оставив своих людей на солнышке, он посмотрел на распахнутые массивные бронзовые двери. Сенаторы стояли группами по два-три человека, обсуждая повседневные дела и ожидая, когда их позовут в зал. Юлий увидел своего тестя Цинну и Красса и стал подниматься по ступенькам, чтобы поприветствовать их. Те разговаривали, приблизив друг к другу головы, и Цезарь увидел на их лицах злость и разочарование.
Красс был все таким же загорелым и худощавым, каким его помнил Юлий, в простой белой одежде и сандалиях, ничем не выдающих его благосостояние. Цинну последний раз Цезарь видел во время своей свадьбы с Корнелией, и из них двоих именно он за прошедшие годы изменился гораздо сильнее. Когда тесть повернулся, чтобы поздороваться с Юлием, молодого человека поразило количество морщин, избороздивших его лицо. Цинна устало улыбнулся ему, и Цезарь ответил неловкой улыбкой, поскольку никогда как следует не знал этого человека.
— Странник вернулся домой, меч и лук отправлены на отдых! — воскликнул Красс. — Твой дядя гордился бы тобой, если бы сейчас был здесь.
— Спасибо. Я только что о нем вспоминал, — ответил Юлий. — Опять увидеть город после стольких лет, особенно это место… У меня такое чувство, что я сейчас услышу его голос.
— Запрещено было даже имя его произносить, когда был жив Сулла, ты знаешь об этом? — спросил Красс, наблюдая за реакцией Цезаря.
Лишь слегка поджатые губы выдали чувства молодого человека.
— Желания Суллы мало значили для меня, когда он был жив, а теперь они значат еще меньше, — решительно ответил он. — После заседания сената мне хотелось бы посетить могилу Мария, чтобы выразить свое уважение.
Красс и Цинна обменялись взглядами, и Красс сочувственно коснулся руки Юлия.
— Мне очень жаль… но его останки были увезены и где-то рассеяны. Это сделал один из солдат Суллы, хотя он все отрицает. Друзья Мария не могли опуститься так низко, хотя он и завещал кремировать себя.