Гибель дракона
Шрифт:
Коноводы остановили мокрых, дымящихся коней у крыльца. Те прядали ушами и беспокойно жались к зданию, стремясь спрятаться от хлестких струй.
— Кто это? — комиссар указал на затопленную дорогу. Там, среди волн, прыгал с камня на камень человек в военной одежде с вещевым мешком за плечами.
— Молодец, — ответил Сгибнев, когда незнакомец, сделав последний, самый большой прыжок, выбрался на берег и, не оглядываясь, торопливо зашагал к штабу. — Новый офицер, вероятно.
Офицер, перепрыгивая ручейки, быстро приближался. Заметив на крыльце старших командиров, одернул гимнастерку, подтянул ремень, поправил на ходу вещевой мешок и взбежал
— Младший политрук Карпов, — представился он, поднимая к козырьку руку для обычного приветствия. Подгалло, слушая привычные слова рапорта, с любопытством рассматривал лицо молодого офицера. Оно показалось ему знакомым. И комиссар чуть было не сказал об этом, чуть было не спросил, а не служил ли младший политрук в такой-то дивизии. Но взгляд его снова упал на Халхин-Голский значок Карпова, и он только усмехнулся незаметно: ясное дело — служил. И очень плохо, что забываешь ты, комиссар, своих людей! Впрочем, не забыл: серые бесстрашные глаза, полные мальчишеские губы, крепкие грудные мышцы — нет, это не просто сослуживец. Нет-нет. Неужели тот самый рядовой, который... Но если даже и так, сейчас не время для воспоминаний. Да и Карпов словно не узнает своего прежнего комиссара, держится новичком-курсантом. «Эх, Карпов, знал бы ты, как и я после того искал тебя, искал-разыскивал! Уже и надежду потерял, а ты сам явился, как в сказке. И не хочешь признаться...»
К штабу подошла колонна солдат. Усатый сержант легко взбежал по ступенькам и остановился, ожидая, когда освободятся командиры. Подгалло, быстро взглянув на сержанта, вновь обратился к Карпову, успев за этот миг принять решение.
— Назначаетесь политруком первой роты, — сказал он деловым тоном. — Подробности после. В полку тревога: спасаем имущество колхоза. Примите командование взводом вашей роты, — он указал на стоявших под дождем солдат, — и спешите к заимке. Сержант Кашин дорогу знает. Задача — оказать помощь колхозникам.
— Есть! — Карпов повторил приказание, снял с плеч вещевой мешок и, кинув его в сухой угол крыльца, снова выпрямился: — Разрешите выполнять?
Ранним летним утром, когда в пробуждающейся степи чуть слышны вздохи порывистого ветерка, когда небо светлеет, наливаясь мягкой голубизной, в низкорослом кустарнике, от которого начиналась падь Узкая, остановились шесть грузовых автомобилей. То, что они привезли, было плотно закрыто брезентом. Офицер-японец, изредка подсвечивая фонариком, тщательно осмотрел местность и, заметив нависший над падью камень, взобрался на него. В глубине темнели скалы, в обрывистых стенах торчали острые обломки гранита. Офицер удовлетворенно хмыкнул, сверившись с картой, и приказал разгружаться. Солдаты принялись очень осторожно, хотя и с привычной сноровкой, перетаскивать ящики к обрыву и укладывать их равными штабелями в три ряда. В ящиках шла какая-то возня, иногда слышался писк...
Машины ушли. Одинокий часовой прилег возле ящиков и, грустно улыбаясь своим мыслям, протяжно запел о разлуке с любимой, ждущей его на благословенных островах Ямато, о вишне в цвету на склонах Фудзиямы, о тоненькой веточке сливы в бокале предков, напоминающей девушке о возлюбленном, который скоро завоюет вселенную, для нее и для потомков великих и могучих самураев, идущих в мир.
Подсменные караульные забрались в чащу и прилегли там, ленивым разговором отгоняя подступающую дремоту.
— Так можно прождать до осени, — заметил пожилой унтер-офицер и повернулся на спину. — Эти синоптики совсем сошли с ума. Предсказать дождь сегодня, в такую жару!
Солдаты молчали. Возражать начальству — все равно что бить самого себя по лицу. Откуда ему, горожанину, знать то, что знают они, вчерашние крестьяне? Гнетущая духота, обжигающее солнце с утра — значит, будет, обязательно будет большой дождь. И скоро. Один из солдат, нервно потирая землистую щеку, искоса взглянул на развалившегося под кустом начальника.
— Зачем все это... — будто про себя буркнул он. — Крысы... плотина... ожидание воды...
— Ты глуп, Римота! — унтер-офицер повернулся на бок, лицом к солдату, словно готовясь к длительному разговору. — Русские должны знать свое место!
— Они живут в своих местах. А тот, кто затевает драку, чаще всего сам битым бывает.
Унтер-офицер сел и в страхе уставился на Римоту. А тот, разминая сигарету, даже не поднял глаз.
— Это... это уже не глупость... — прохрипел унтер-офицер. — Это...
— И у дурака из тысячи мыслей одна правильная случается, — ответил Римота, взглянув на свое начальство без злобы, скорее с сочувствием.
— У тебя все мысли... Ты — вредный! Не зря из «Асахи» в солдаты сдали.
— Блохе топором голову не рубят, — отозвался Римота. Унтер-офицер выкатил глаза от крайнего изумления и побледнел:
— Ну, ты не блоха!.. Ты... ты скорпион!..
Сигнал подъехавшего легкового автомобиля прервал ссору. Солдаты вскочили. Унтер-офицер подбежал к вышедшему из машины полковнику. Выпятив грудь, доложил о выполнении приказа. Полковник, не обращая на него внимания, подошел к ящикам, чутко прислушался к возне и отвратительному писку крыс, озлобленных голодом, и, посмотрев на небо, удовлетворенно кивнул головой: далеко над горизонтом возникла темная полоса туч.
Вскоре прибыли грузовики с солдатами. По короткой команде полковника солдаты разобрали ящики — по пять на человека — и беззвучно рассредоточились по краю пади, ожидая новой команды.
Римота, стоя, как и все, над обрывом, с тоской и отчаянием думал о том, что вот очень скоро они сбросят ящики вниз, на острые камни, и крысы, зараженные какой-то страшной болезнью, двинутся за рубеж. Они будут сеять заразу и смерть — кто их остановит, кто удержит? И он, Римота, сбросив по команде свои пять ящиков, станет соучастником преступления. Преступления, затеянного кастой военных, против власти которых он, Римота, боролся всю свою сознательную жизнь. Боролся? Громкое слово. Разве это борьба: за годы работы наборщиком в типографии газеты «Асахи» он сумел убедить в идеях партии всего пять человек. Только эти пятеро и поняли, что такое труд пролетария, что такое капитал, как сбить оковы рабства...
Сначала был арестован Ираки-сан, ближайший друг Римоты. Потом... Было ясно: надо скрыться. Но Римота опоздал. На другую же ночь после ареста Ираки пришли полицейские и за ним, Римотой. Обыскали лачугу, перевернули все вверх дном. Напугали детей. Расплакалась жена.
— Ты враг порядка и разума! — внушительно говорил полицейский офицер. — Ты враг сына солнца — божественного императора.
— Если правитель с сердцем, то и народ к нему с душой, — ответил Римота.
Три месяца тюрьмы. И вот он — солдат императора, обязанный по приказу любого офицера своими руками сеять смерть...