Гибель 'Эстонии'
Шрифт:
– Вот тогда-то, в 1523 году, при славном короле Густаве I Вазе Стокгольм и стал столицей независимой Швеции, - Ёне Стромберг любил и знал свою историю.
– Кровавая Баня?
– Яаанус в школе и особенно в университете все больше слышал о победах шведов.
– Мрачные дни, ноябрьские дни 1520 года, - хмуро ответил Стромберг. Датский король Кристиан II решил силой сохранить Унию, ведь она держалась к тому времени более ста лет. Датчане, шведы с финнами, норвежцы с исландцами - любопытный и естественный конгломерат. Но нам он уже мешал развиваться. Да, много голов сторонников регента Стена Стуре Младшего слетело в те два роковых дня по всей стране. Зато через три года - свобода!
– Похоже, она всегда шествует рука об руку с кровью, - Яаанус оторвался от старинного манифеста.
– Пожалуй, - согласился Стромберг.
Встречи в Королевской Академии Наук тоже имели определенный исторический крен. Наконец, венцом этой части программы была доверительная беседа с двумя рабочими членами Нобелевского комитета, в ходе которой слегка приоткрылась завеса над действительным механизмом присуждения премий. Сделано это все было не из древнемодного принципа: "Ученость свою хочу показать". Отнюдь. В университете в разных контекстах словно бы между просим повторялась дата его основания - 1252 год. Впечатляет? В Академии среди многочисленных миссионерских подвижничеств было замечено, что в 1632 году король Швеции Густав II Адольф основал Дерптский университет. Помните? Ну а о Нобелевских премиях и распространяться вроде бы даже неловко, любой школяр знает, какую они играют роль в формировании мировой интеллектуальной элиты. И во всех этих достопочтенных учреждениях Ёне Стромберг был уважаем, привечаем, чтим. Меценат. Основатель стипендий. Спонсор фундаментальных наук. В одном из своих особняков на острове Лиденгё Ёне устроил небольшой человек на тридцать - прощальный прием. Публика собралась изысканная депутаты, капитаны индустрии, литераторы, артисты. Изысканная публика, изысканный стол, изысканные беседы. В тиши по спартански обставленного кабинета, куда Ёне позвал Яаануса на "непревзойденную гавану", он попросил покровительства для племянницы близкого друга.
– Зовут её Сальме, девица самостоятельная, смышленая. Особо надоедать она не будет. Так, обратится в случае крайней нужды.
– Буду рад, - коротко ответил Яаанус. Подумал: "Мы, эстонцы, во всем разнимся с русскими - во вкусах, характерах, обычаях, повадках. Но в одном мы схожи до неприличия - если кто тонет, мы не то что руку подать, нет, мы с удовольствием по башке веслом трахнем. В смысле взаимопомощи одна нация молодцы, евреи. Да... что ж, Сальме так Сальме. Такого шведа, как Ёне, можно уважить"...
Кыйвсаар вызвал звонком секретаршу:
– Ингрид, закажите, пожалуйста, отдельный кабинет со столиком на двоих в "Империале" на 20.00. Она ещё не звонила?
– Нет. господин министр.
– Позвонит. Делегация шведских юристов прибыла?
– Ждут.
– Их, кажется, как и тех бакинских комиссаров, двадцать шесть. Гости тартусского университета. Посмотрим, какое впечатление произвела на них славная Академия Густавиана. А главное - наша трансформированная юриспруденция.
Он бросил взгляд на перекидной календарь.
– 26 сентября, Вторник. Завтра они на "Эстонии" отбывают восвояси.
Он встал, застегнул пиджак, поправил галстук.
– Пусть заходят...
Впервые Иван Росс увидел Моцарта в вагон-ресторане, куда они отправились ужинать с Сальме. Миновали Московское море, Тверь, потянулись столетние смешанные дубравы. Сальме почувствовала внезапную усталость и потребовала водку с тоником. Официантка заявила, что в меню такой коктейль не значится. Росс пригласил директора ресторана и примирительным тоном попросил выполнить заказ дамы.
– Господа, виноваты, водка есть любая, но тоник... о тонике легкомысленно не позаботились, - чуть не плача оправдывался директор. И вдруг на столике перед Сальме появились две банки тоника "Швепс". Поставил их невзрачный мужчина со стертым лицом, одетый в стандартный костюм.
– Примите сей скромный дар во избежание международного инцидента, бесцветным голосом предложил он и вернулся за свой столик в конце вагона.
– Запасливый джентльмен, - обрадовался директор, отбежал к буфетику и тотчас вернулся с бутылкой "Смирновской".
– Какой изволите консистенции?
– Спасибо, я справлюсь, - заявила Сальме, беря у него бутылку.
Моцарта Иван узнал мгновенно. В оперативной разработке содержалось точное описание примет, вернее полное их отсутствие.
– Мг, он, - тихо сказала Сальме в ответ на вопросительный взгляд Росса.
– В таком случае, - также тихо проговорил он, - есть любопытная информация. Кроме основного товара им отправлены в Таллин два трейлера редких металлов.
– Какие ещё редкие металлы?
– Кобальт. 50 тонн.
– Быть этого не может, - Сальме бросила возмущенный взгляд на столик в конце вагона.
– Это нарушение всех запретов Дракона. Несанкционированный частный бизнес, да ещё при такой операции!
– И, тем не менее, это так, - Росс пожал плечами.
Вопреки тому, что сказал Сальме Моцарт, в соседних с СВ вагонах его не оказалось. "Может, оно и к лучшему - отложить объяснение с австрияком, решила она.
– Протаскивая два лишних трейлера под эгидой "Джона Уокера" он подвергает реальной угрозе все! Эти мелкие жулики постоянно и не во время забывают непреложную истину: "Жадность всегда фраера губит". Ладно, ситуация прояснится во время встречи с Кыйвсааром. Последний этап, последний рывок." Она не знала ни о миссии Рауля, ни о задании адмирала. Она и знакома с ними не была. В империи Дракона всесторонняя конспирация была на уровне.
К Яаанису Кыйвсаару Сальме раньше не обращалась. Особой нужды не было. Не было её и сейчас - во всяком случае по тем данным, которыми располагала Чита. И все же она позвонила из Москвы и попросила о встрече. Лучше перебдеть. И вот они сидят в "Империале" в великолепном кабинете - ковры, картины, зеркала. Бесшумно снуют официанты, еле слышно звучат сладенькие мелодии. "Миленькая кошечка эта Сальме, - Кыйвсаар любезен, заботлив по-отцовски.
– Ёне умеет подбирать племянниц близких друзей. С такой штучкой побаловаться - скучно не покажется. Жаль". "Папаша Кыйвсаар ещё крепкий гриб, - Сальме играет наивную гимназистку, неопытную, но жаждущую быстрее познать жизнь.
– Глазки масляные, голос елейный. Еще минута и предложит содержание с квартирой-гнездышком и "мерсом".
Но нет, папаша Кыйвсаар стреляный воробей, он лучше, пропустив бутылочку-другую, потискает обвисшие груди Ингрид, чем позволит соблазниться красоткой Стромберга. Мешать бизнес с постелью дело последнее. И - особенно в этом случае - неблагодарное, и опасное."
– Ты что же, теперь гражданка Швеции?
– он подливает ей и себе марочного Калифорнийского (знай наших, для нас французские изыски - день вчерашний), ставит бутылку в ведерко со льдом так, чтобы она могла видеть этикетку. Усмехнувшись, Сальме вспоминает, сколько "гражданств" она сменила за последние годы.