Гибель гигантов
Шрифт:
В этот миг дверь распахнулась.
Марго завизжала.
Вошли трое. Марго вскочила с Левкиных колен, все еще крича.
— Заткни хлебало, сучка! — сказал один из вошедших и ударил ее по губам тыльной стороной руки. Прижав ладони к окровавленным губам, она бросилась к двери. Ее отпустили.
Левка вскочил на ноги и бросился на того, кто ударил Марго. Он успел нанести один хороший удар и попал в глаз. Но остальные его скрутили. Они были сильны, и вырваться ему не удалось. Двое держали, а первый — похоже, он был главный — ударил его по зубам, а потом стал бить под ребра. Изо рта у Левки потекла кровь, и его стошнило.
Когда он ослабел так, что еле держался на ногах, его потащили вниз по лестнице и выволокли из дома. На обочине стоял синий «Гудзон» с работающим двигателем. Левку бросили на пол, и двое, сев на заднее сиденье, поставили на него ноги. Третий сел за руль, и машина тронулась.
Ему было слишком плохо, чтобы думать, куда его везут. Видимо, это люди Вялова, но как они его нашли? И что с ним теперь сделают?
Через несколько минут машина остановилась, и его вытащили. Они приехали к какому-то складу. На улице было пусто и темно. Он почувствовал запах воды и понял, что близко берег. Удобное место, чтобы убить, понял он с мрачной покорностью. Тело сунут в мешок — с несколькими кирпичами, чтобы наверняка пошло на дно — и бросят в озеро Эри. И никаких свидетелей.
Он попытался собраться с силами. В худшей переделке он еще не бывал. И на этот раз ему вряд ли удастся выкрутиться. «И зачем я только в это полез?» — подумал он.
Склад был весь заставлен новыми шинами, штабелями по пятнадцать — двадцать штук. Его протащили через весь склад и остановились перед дверью, которую охранял крепко сбитый парень, который поднял руку, останавливая.
Никто не произнес ни слова.
Дверь открылась, и появился Ник Форман. Верхняя губа у него распухла, один глаз не открывался. Увидев Левку, он сказал:
— Мне ничего другого не оставалось. А то бы меня убили.
Из кабинета вышел худощавый человек в очках. Это не мог быть Вялов, понял Левка, — слишком хлипкий.
— Тео, давай его, — сказал очкарик.
— Слушаюсь, мистер Найэл, — сказал главный громила.
Когда Левка попал в кабинет, ему вспомнился дом, где он родился: было так же душно и дымно. В углу он увидел иконы.
За металлическим столом сидел мужчина средних лет, на редкость широкоплечий. На нем был дорогой костюм и галстук, а на руке, державшей сигарету, два кольца.
— Что это за вонь? — спросил он.
— Блевотина, извиняюсь, — сказал Тео. — Буянить начал, нам пришлось его малость усмирить — ну он и блеванул.
— Отпустите его.
Громилы освободили Левке руки, но держались рядом.
Вялов смерил Левку взглядом.
— Мне передали твое послание. Что я должен быть повежливей.
Левка собрался с духом. Он не умрет на коленях.
— Так значит, вы Джозеф Вялов? — спросил он.
— Ей-богу, ты не трус, — сказал Вялов. — Спрашивать меня, кто я такой!
— Я искал вас!
— Тыискал меня?
— Петербургские Вяловы продали мне билет из Петербурга до Нью-Йорка, а довезли только Кардиффа, — сказал Левка.
— Ну и что?
— Я хочу получить назад свои деньги.
Вялов смотрел на него несколько долгих секунд, потом расхохотался.
— Ну что ты будешь делать! Какой наглец!
Левка затаил дыхание. Значит ли это, что Вялов его не убьет?
— Работаешь где? — спросил Вялов.
— У вас.
— Где у меня?
— В гостинице «Санкт-Петербург», на конюшне.
Вялов кивнул.
— Думаю, мы подыщем тебе что-нибудь получше, — сказал он.
В июне 1915 года Америка сделала еще шаг к войне.
Гас Дьюар негодовал. Он считал, что Соединенным Штатам не следует ввязываться в европейскую войну. Так же считал народ Америки и сам президент Вудро Вильсон. Но тем не менее опасность почему-то все приближалась.
Переломный момент наступил в мае, когда немецкая подводная лодка торпедировала «Лузитанию», английское судно, перевозившее 173 тонны винтовок, патронов и снарядов со шрапнелью. Кроме оружия, на нем было две тысячи пассажиров, включая 128 граждан Америки.
Американцы были потрясены, газеты устроили настоящую истерику.
— Народ хочет от вас невозможного! — возмущенно сказал президенту Гас в Овальном кабинете. — Требует жесткой политики по отношению к Германии — но без риска начать войну.
Вильсон кивнул, соглашаясь. Подняв голову от машинки, он сказал:
— Нет такого закона, согласно которому общественное мнение должно отличаться последовательностью.
Гасу нравилось его спокойствие, но был расстроен.
— И как же вы будете выходить из положения?
Вильсон улыбнулся, показав плохие зубы.
— Гас, с чего вы взяли, что заниматься политикой легко?
Вильсон послал правительству Германии ультиматум, требуя, чтобы нападения на корабли прекратились. И он и его советники — в число которых входил и Гас — надеялись, что немцы пойдут на компромисс. Если же они будут упорствовать — Гас не представлял, как избежать обострения отношений. Это была опасная игра, и Гас чувствовал, что не может относиться к угрозе так спокойно и отстраненно, как, казалось, к ней относился Вильсон.
Пока через Атлантический океан летели телеграммы, Вильсон отправился в свою летнюю резиденцию, а Гас поехал в Буффало, в родительский дом на Делавэр-авеню. У родителей был дом и в Вашингтоне, но там Гас жил отдельно, а приезжая в Буффало, наслаждался укладом жизни, установленным матерью: серебряная ваза с розами на прикроватном столике; горячие булочки на завтрак; на столе белая накрахмаленная льняная скатерть, костюм в шкафу каждое утро вычищен и выглажен, хотя Гас никогда не замечал, когда его вынимали из шкафа.