Гибель гигантов
Шрифт:
Когда он ее видел в последний раз, она работала редактором малотиражки с названием «Буффальский анархист», и Гас спросил:
— Неужели анархистов интересует искусство?
— Я сейчас работаю в «Вечерней рекламе», — сказала она.
Гас удивился.
— А редактор знает о ваших политических взглядах?
— Мои взгляды несколько изменились за это время, но где я работала, он знает.
— Наверное, он решил, что если уж вы добились успеха в газете у анархистов, то должны быть профессионалом высокого класса.
— Когда брал меня на работу, он сказал, что готов за меня отдать любых двоих парней из своего отдела, потому что у меня стальные яйца.
Гас знал, что она любит эпатировать, но все равно застыл с открытым ртом. Роза рассмеялась.
— А сам посылает меня в основном на выставки и показы мод… Ну и как вам работается в Белом доме? — перевела она разговор.
Гас понимал, что все, что он скажет, может появиться в ее газете.
— Просто потрясающе! — сказал он. — Я считаю, что Вильсон — великий президент, может быть, даже величайший.
— Как вы можете так говорить! Ведь он вот-вот втянет нас в европейскую войну!
Многие американцы немецкого происхождения относились к происходящему так же, как Роза, — для них было естественно смотреть на ситуацию со стороны немцев. Их позицию разделяли и левые, мечтавшие увидеть гибель русского царя. Однако к ним присоединялись и многие, не имевшие отношения ни к немцам, ни к левым. Гас, подбирая слова, сказал:
— Когда немецкие подводные лодки уничтожают американских граждан, президент не может… смотреть на это сквозь пальцы. — Он чуть было не сказал: «закрывать на это глаза», но взглянув на ее закрытый глаз, замялся и покраснел.
Она, казалось, не заметила его неловкости.
— Но англичане блокируют немецкие порты — нарушая международные законы, — в результате чего немецкие женщины и дети голодают. А война во Франции зашла в тупик, за шесть месяцев ни та ни другая сторона не продвинулась больше, чем на несколько ярдов. Немцы вынуждены топить английские корабли, или они проиграют войну.
Она легко разбиралась в запутанных нюансах, поэтому Гасу было приятно с ней говорить.
— Я изучал международное право, — сказал он, — и, строго говоря, действия англичан неправомерны. Морские блокады были запрещены Лондонской декларацией 1909 года, но ее так и не ратифицировали.
Однако ее было не так легко сбить с толку.
— Да наплевать на правомерность! Немцы предупредили американцев, чтобы они не садились на английские корабли. Об этом писали в газетах. Что еще они могли сделать? Вот представьте, если бы мы вели войну с Мексикой, а «Лузитания» была мексиканским судном и везла оружие, предназначенное для того, чтобы убивать американских солдат. Неужели мы его пропустили бы?
Вопрос был непростой, и обоснованного ответа у Гаса не нашлось.
— Ну, госсекретарь Брайан с вами бы согласился, — сказал он. После ультиматума Вудро Вильсона Брайан ушел в отставку. — Он считал, что этой меры — предупредить американцев не пользоваться судами противоборствующих стран — вполне достаточно.
Но она не желала упускать его с крючка.
— Брайан понимает, что Вильсон рискует, — сказала она. — Если Германия не пойдет на уступки, войны нам не избежать.
Гас не стал признаваться журналистке, что разделяет ее опасения. Вильсон потребовал, чтобы германское правительство отказалось от нападении на торговые суда, предоставило компенсацию и предотвратило подобные случаи в дальнейшем — иными словами, предоставило английским судам свободу перемещения по морю, в то время как ее собственные корабли были заперты в портах. Странно было ожидать, что Германия примет такие требования.
— Но общественное мнение одобряет действия президента.
— Общественное мнение может заблуждаться.
— Однако президент обязан считаться с ним. Послушайте, Вильсон ходит по краю. Он пытается удержать нас от вступления в эту войну и при этом не хочет, чтобы в международной дипломатии Америка показалась слабой. На данный момент именно такое поведение мне кажется наиболее верным.
— А в будущем?
Это был больной вопрос.
— Никто не способен предвидеть будущее, — сказал Гас. — Даже Вудро Вильсон.
Она рассмеялась.
— Вот это ответ настоящего политика! Вы далеко пойдете…
С ней заговорили, и она отвернулась от Гаса. Он отошел, чувствуя себя, словно боксер после матча, окончившегося вничью.
Кое-кого из присутствующих пригласили на чаепитие с лектором. Среди приглашенных оказался и Гас, ведь его мать входила в число попечителей музея. Он направился в комнату для приемов. Войдя, рад был увидеть Ольгу. Наверняка ее отец тоже поддерживал музей материально.
Гас взял чашку и подошел к ней.
— Если окажетесь в Нью-Йорке, я буду рад устроить вам экскурсию по Белому дому, — сказал он.
— Да что вы! А вы могли бы представить меня президенту?
Ему хотелось сказать: «Конечно, все что угодно!» Но он побоялся обещать то, что может оказаться не в состоянии выполнить.
— Возможно, — сказал он. — Это зависит от того, насколько президент будет занят. Когда он садится за машинку и начитает строчить речь или сообщение для прессы, никому не разрешается его беспокоить.
— Мне было так жаль, когда скончалась его супруга, — сказала Ольга. Элен Вильсон умерла почти год назад, вскоре после начала войны в Европе.
Гас кивнул.
— Он очень тяжело переживал ее смерть.
— Но я слышала, что он уже ухаживает за богатой вдовой.
Гас смутился. В Вашингтоне ни для кого не было секретом, что всего через восемь месяцев после кончины супруги Вильсон страстно, по-мальчишески влюбился в чувственную красавицу Эдит Голт. Президенту было пятьдесят восемь, его возлюбленной — сорок один. Сейчас они были в Нью-Хэмпшире. Гас относился к тем немногим, что знал, что месяц назад Вильсон сделал предложение, однако миссис Голт пока не дала ему ответа.