Гибель гигантов
Шрифт:
— Людендорф хочет заключить мир.
Глава тридцать вторая
Октябрь 1918 года
Мод пошла на ланч в «Риц» со своим приятелем лордом Ремарком — младшим министром военного министерства. Он был в новом фиалковом жилете. Когда подали суп, Мод спросила:
— А что, война действительно подходит к концу?
— Все полагают, что да, — сказал Джонни. — Немцы в этом году потеряли семьсот тысяч человек. Они больше не могут воевать.
Мод с болью подумала, не стал ли одним из этих семисот тысяч Вальтер. Она знала, что он мог погибнуть, и от этой мысли холод разливался по телу от того места, где должно быть сердце. После их идиллического медового месяца в Стокгольме она не получила от него ни единой весточки. Ей было ясно, что его больше не посылали по работе в нейтральные страны, откуда можно писать. Скорее всего, он вернулся на поле боя, когда Германия, поставив все на карту, начала последнее решающее наступление.
Мысли эти были ужасны, но реалистичны. Много женщин потеряли своих любимых: мужей, братьев, сыновей, женихов. Они прожили четыре года, в течение которых эти трагедии случались ежедневно. Было уже невозможно погрузиться в отчаяние. К горю привыкли.
Она отодвинула тарелку с супом.
— А есть какие-нибудь еще поводы надеяться на заключение мира?
— Да. У немцев новый канцлер, и он написал президенту Вильсону письмо, в котором предложил заключить мир на основе его знаменитых «четырнадцати пунктов».
— Вот это дает надежду! И Вильсон согласился?
— Нет. Он ответил, что Германия должна сначала освободить все захваченные территории.
— А что думают об этом в нашем правительстве?
— Ллойд Джордж вне себя от ярости. Германия обращается к Америке как к старшему партнеру в союзе, а президент Вильсон ведет себя так, словно может заключить мир без обсуждения с нами.
— А это важно?
— Боюсь, что да. Наше правительство не во всем согласно с «четырнадцатью пунктами».
Мод кивнула.
— Я полагаю, мы против пункта пять о том, что колониям предоставляется право решать свою судьбу.
— Именно. Как же Родезия, Барбадос, Индия? Пусть не ждут, что мы, неся им цивилизацию, будем спрашивать у местных на это разрешение. Американцы слишком либеральничают. И мы категорически против пункта два — «свобода судоходства в мирное и военное время». Мощь Британии зиждется на флоте. Мы бы не смогли вынудить Германию заключить мир, если бы нам не дали блокировать их морские пути.
— А что об этом думают французы?
— Клемансо сказал, что Вильсон пытается превзойти всемогущего Бога, — усмехнулся Джонни. — «Сам Господь обошелся всего десятью пунктами!» — воскликнул он.
— Мне кажется, простым англичанам нравятся Вильсон и его «четырнадцать пунктов».
Джонни кивнул.
— А главы европейских государств вряд ли смогут не дать американскому президенту заключить мир.
Мод так хотелось, чтобы это случилось, но она боялась даже надеяться. Она запрещала себе радоваться заранее. Разочарование было бы слишком тяжело.
Официант принес им жареную рыбу и бросил восхищенный взгляд на жилет Джонни.
Мод перешла к другому волновавшему ее делу.
— Что слышно от Фица?
Поездка Фица в Сибирь держалась в тайне, но ее он в эту тайну посвятил, и Джонни сообщал ей новости.
— Казацкий командир нас разочаровал. Фиц заключил с ним соглашение, и какое-то время мы давали ему деньги, но оказалось, что на самом деле это просто рубака. Фиц пока остается там, надеясь, что удастся подтолкнуть русских сбросить большевиков. А Ленин тем временем перевез правительство из Петрограда в Москву, при вторжении там более безопасно.
— Но если большевиков свергнут, возобновит ли новый режим войну с Германией?
— Если смотреть реально — нет. — Джонни отпил шабли. Но в британском правительстве многие могущественные люди ненавидят большевиков.
— Почему?
— Режим Ленина жесток.
— Царский режим тоже был жесток, однако Уинстон Черчилль никогда не заговаривал о том, чтобы его свергнуть.
— В глубине души они боятся, что если большевизм победит там, он придет и сюда.
— Но если он окажется так хорош, что победит там, почему бы и нет?
Джонни пожал плечами.
— Вы ведь не думаете, что люди вроде вашего брата с вами согласятся?
— Нет, — сказала Мод. — Интересно, как он там…
— Мы в России! — сказал Билли Уильямс, когда корабль причалил и он услышал голоса портовых грузчиков. — Какого черта нас сюда привезли?
— Как это может быть Россия? — сказал Томми Гриффитс. — Россия на востоке. А мы столько недель плыли на запад.
— Мы обошли полсвета и приплыли к ней с другой стороны.
Томми не поверил. Он перегнулся через поручень, всматриваясь.
— Люди вроде на китайцев немного похожи, — сказал он.
— А говорят по-русски. Они говорят, как тот коногон Пешков, помнишь, который обчистил братьев Понти в карты и сбежал.
Томми послушал.
— Вроде похоже. Ну надо же!
Вскоре им сообщили, что они во Владивостоке.
На Эйбрауэнское землячество мало кто обращал внимание. Здесь уже были тысячи солдат в разной форме. Было много японцев, но были и американцы, и чехи, и прочие. В городе был большой порт, широкие улицы, по которым ходили трамваи, современные гостиницы, театры и сотни магазинов. Похоже на Кардифф, подумал Билли, только климат здесь холоднее.
Когда добрались до казарм, им встретился батальон пожилых лондонцев, привезенный сюда из Гонконга. Может, и имело смысл посылать в эту дыру старичков, из которых песок сыплется, подумал Билли. Землячество, хоть и сильно поредевшее, состояло из крепких ветеранов. Кому понадобилось забирать их из Франции и отправлять на другой конец света?
Скоро он это узнал. После обеда бригадир — благодушный человек, по виду которого чувствовалось, что ему не сегодня-завтра в отставку, сообщил, что они поступают под командование полковника графа Фицгерберта, этого чопорного, высокомерного, безжалостного эксплуататора. Какая жалость, что немецкая пуля попала ему в ногу, а не в сердце.