Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений
Шрифт:
— Разумеется, — с тонкой иронией в голосе и насмешкой согласился полковник Казбегоров.
— Значит, — продолжал Скудный свое повествование, — в наслаждениях и есть цель жизни. Рай — синоним наслаждения абсолютного, и все так или иначе мечтают о рае на земле. И рай первоначально, говорят, и был на земле. Эта сказка и есть символ мечты нашей, которую «наши интернациональные советы» и хотят насадить в народе, хотя бы и силою, путем идейной пропаганды.
— Да, — не удержался дальше и профессор Крукс, — человеку от природы не свойственно воздержание, и самые искренние люди — это люди, не скрывающие своей мечты и вожделения, то есть те, которых в общежитии и называют «мерзавцами»… Вот, например, вы…
Скудный вздрогнул и отшатнулся.
— Вы, конечно, — продолжал профессор Крукс, притворяясь, что ничего не замечает, — самый лучший человек на свете. По крайней мере, в своих глазах. Ну, признайтесь,
— Много… — нерешительно протянул Скудный, который совершенно не понимал Крукса и которому было решительно неизвестно, уместно ли теперь обидеться или нет.
— Интересно! Назовите! — предложил и Казбегоров.
Скудный недоумевающе пожал плечами.
— Ну вот! — весело подхватил профессор Крукс, — Вы самый лучший человек, и я и он, конечно, самые лучшие, а разве нам с вами не хочется красть, лгать, и «прелюбы» сотворить и прежде всего «прелюбы»?..
Скудный опять пожал плечами и пробормотал: «Ори-ги-нально».
— Вы думаете? — с неуловимой обидой спросил Крукс. — А я и не думал… Да, мерзавцы — самые искренние люди и притом самые интересные, по вашему мнению, ибо они пределов и границ человеческой мерзости даже и представить себе не могут. Я мерзавцу с особенным удовольствием пожму руку.
И профессор доктор медицины Крукс с необыкновенно открытым видом пожал руку комиссару Скудному, глядя прямо ему в глаза, потом вдруг насупился и уже совсем другим тоном пробормотал:
— Прощайте, спокойной ночи! Идемте, полковник, домой! — И они ушли.
Скудный еще долго неподвижно стоял на месте, глядя вслед уходившим в парк. Он не знал, как принять их слова, и на душе у него было как-то неприятно. Он вспомнил, также стоя на месте, и мадам Шрам, молоденькую и застенчивую даму, переодетую в «товарища», и светловолосую красавицу Людмилу Казбегерову-Цепу, как представили ему, усмехнулся и пришел к непоколебимому убеждению:
«Первая, вероятно, из передовых женщин и «нашего лагеря» — товарищ, а вторая, о которой говорил в Петрограде и товарищ Брег, жена богатого и ученого генерального штаба, полковника Казбегорова, а профессор Крукс, как видно, его задушевный друг. Оба ученые и, по убеждениям, не так уж нам страшны, как то казалось впервые». И он с шумом открыл дверь и вошел в дом управляющего имением, где было темно и все спали. Скудный также последовал примеру жильцов, отбросив мечту о разговорах.
Казбегоров и Крукс тем временем медленно прошлись по дорожкам парка и, закурив, присели на скамью у подъезда большого дома.
— Занимательный человек этот Скудный, и притом с извращенным убеждением недоучка, — между прочим в разговоре заметил полковник Казбегоров.
— Больше того, — остановил его профессор, — я припоминаю его еще на первом курсе медицинского факультета; протурен он из Университета вместе с Дожей и другими за грубые политические проделки и за неразрешенную проповедь по вопросам о «парадоксе». Наблюдая же его сегодня за ужином и при этих разговорах, я пришел к убеждению — он все же еще опасный человек, и таких «господ» необходимо было бы даже изолировать от общества.
— Пока будем наблюдать! — равнодушно ответил полковник. — Идемте лучше спать, профессор.
— Покойной ночи! — и они разошлись по своим комнатам.
Но вот рано утром на заре полковника Казбегорова поднял тревожно его денщик Филипп, доложив о непонятных для него каких-то слухах из Валка и что для выяснения, мол, просят к телефону. Готовый ко всяким случайностям вообще, а на сей раз, ввиду Октябрьского переворота и тревожных сведений из тыла, с прибытием нового комиссара, в особенности, он ожидал чего-то более серьезного, почему быстро оделся и вышел. Автомобиль его был уже готов у подъезда, а состоящий при нем старший офицер для поручений дело со штабом армии уладил сам; ему оставалось лишь только доложить ком-кору и спешно выехать в город Венден на заседание местного краевого земского союза для разрешения важного вопроса по снабжению корпуса местными средствами: продовольствием людей и фуражем лошадей.
Положение было безвыходное: подвоз из тыла совершенно прекратился. Очевидно, в то время С.С.С.Р., большевики, неожиданно взявшие в великой свободной России высшую правительственную власть в свои руки, желали немедленно разложить и Северный фронт, путем голода и холода хотели вынудить солдатскую массу на восстание и самим расправиться с начальниками-офицерами и тем, так сказать, скорее положить конец их существованию. На сей раз маневр такой им не удался: высококультурное местное латышское население в прифронтовой полосе доказало свою политическую зрелость, скоро и ясно учло все могущие быть последствия от движения голодной массы русских солдат, выведенной из-под подчинения начальникам,
Сделав на скорую руку, запросто, соответствующий доклад комкору, полковник Казбегоров тихо вошел обратно в свою комнату за полевой сумкой. Людмила Рихардовна все еще крепко спала; и он, не тревожа ее, вышел и скоро уехал в сопровождении лишь одного офицера. При всем этом вся обстановка как-то ему благоприятствовала, предотвращая его от всех злых замыслов «нового большого центра», направленных на разложение и уничтожение.
Состав Латышского краевого земского союза в Вендене оказался благоприятным. Этот местный народ, после того как в центре России верховная власть перешла в руки крайне левой диктатуры, т. е. в руки большевиков, водимых чужими людьми — коммунистами, под фирмой «С. С. С. Р.», сразу организовался более тесно в антибольшевистские организации местного и хозяйственного характера самоуправления, дабы избегнуть какой бы то ни было диктатуры, исключая, конечно, крайне правых и крайне левых элементов, в организациях преобладало большинство народно-демократического течения, которое и заняло, по праву, свою национальную позицию — «Независимая Латвия», ведя борьбу с организациями, ставившими себе в задачу — союз с большевистским «С.С.С.Р.» Не останавливаясь на исторических фактах, развивавшихся в дальнейшем, вернемся к случаям, побудившим местное латышское народно-национальное течение принять спешные и энергичные меры к защите своей национальной самостоятельной государственности и к охране своих интересов. На протяжении почти всего последнего тысячелетия исторически до того времени свободный и независимый латышский народ находился под верховным управлением чужих людей, пришедших извне. Сначала германцы в конце XII века, а затем литовцы, поляки, шведы, деля настоящие латышские земли между собою и подчиняя народ своей власти и влиянию, со всеми последствиями. Наконец, начало и конец XVIII столетия объединили латышский народ под российским государственным управлением, но с большим влиянием на жизнь населения и с большими привилегиями на местах помещиков-баронов, графов и прочих высоко-титулованных лиц, пришедших преимущественно из Германии и Польши и поселившихся на латышских землях и занявших в собственность обширные земли как «феодалы». Быстрое культурно-экономическое и духовное развитие местного латышского населения требовало и надлежащих реформ, но таковые вводились довольно слабо, несущественные, все под влиянием тех же помещиков-феодалов, выговаривавших себе в Петербурге львиные привилегии. Местное население стонало под тяжестью ограничений и непосильных обязанностей и перед государственной властью, особенно тяжело — перед помещиком. В конечном результате вспыхнула революция 1905 года, заливая кровью земли родные, многих лишила приюта в своем родном крае. Реформа же и конституция 1905 года, правда, внесла некоторое успокоение в среду населения, но только лишь в известной мере, дав большой толчок к сильному развитию: промышленности, торговли и культурно-просветительной работы. Естественное стремление высококультурной народности к самоуправлению, безусловно, обуславливается историческими фактами. В данном же случае здоровое и энергичное развитие именно и имело место в таких условиях, приведшее к 1917 году и к свободному самоопределению народов, вершителя своих судеб.
Это собрание, вполне автономное и независимое, теперь-то, внимательно выслушав все доводы генерального штаба полковника Казбегорова, поняло критическое положение центрального корпуса голодных людей на фронт свободной великой России, но уже порабощенной. Один, другой из присутствующих на собрании, правда, пытались было протестовать, описав весьма тяжелое состояние земледельцев на местах, но энергичные доводы члена Земского союза господина Мейеровича и других быстро склонили все собрание в пользу войск, и просьба представителя корпуса была удовлетворена полностью: заимообразно продовольствием, по расчету около 220 тысяч человек, и фуражом — около 55 тысяч лошадей, на две недели 2-й Сибирский армейский корпус, со всеми приданными к нему бригадами и дивизиями еще с Икскюльского фронта, был обеспечен на местах стоянок в 25-верстной прифронтовой полосе, из запасов латышских крестьян-земледельцев, пока в тылу и в центре в то время «господа большевики и другие эсэровские космополиты» все еще дрались между собою из-за власти, между Зимним и Смольным роковыми центрами. Положение на фронте было спасено; и полковник Казбегоров, от имени комкора и лично своего поблагодарив венденское земское краевое собрание и пожелав ему успеха в благотворной общественной работе и в будущем, спокойно уехал в корпус, доложив по телефону в штаб армии из Вендена и комкору лично, поздно вечером по возвращении в штаб.