Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений

Посевин Степан Степанович

— Где ты был целый день? — нервным тоном, конечно, в шутку, встретила его Людмила Рихардовна у себя в комнате. — И почему не предупредил комиссара Скудного? Он тут целый день гром и молнию метал, скотина…

И немного улыбнувшись, она все еще продолжала свою работу у стола по переводу на русский язык каких-то длинных иностранных радиотелеграмм.

— Там, где я был, Скудному не нужно знать, а тебе могу рассказать как анекдот, не больше… — ласково ответил он, усаживаясь на диван.

— Какой ты стал уверенный в своей работе! — перебила она объяснение мужа. — Что это за нововведение у тебя? Уехал молча и меня не взял с собою. —

Она, улыбаясь, оставила работу и пересела к мужу на диван.

— Я такой же, как и раньше был; быть может, только энергичнее немного стал… надо! Голод и холод незаметно подкрадываются к людям; лошади дохнут; машины бездействуют…

— Все это известно всем, и ты один не спасешь положения, а вот исполнить приказание «нового начальства» ты должен: тебе нужно сию же минуту снять погоны. Сегодня все уже поснимали. Скудный по этому поводу был днем и у нас, — сказав последнее, она ласково взглянула на мужа.

— Правда, я обратил внимание на комкора… Сидит за столом и принимает почту почему-то непосредственно от дежурного писаря, причем в тужурке и без погон: как какой-то телеграфист в провинциальной избе! Ха-ха-ха! Вот где важные дела в первую очередь для «товарищеских реформ…», — весело ответил Давид Ильич и, поцеловав жену, добавил, — ну, не сердись, довольно!

— Я в шутку заняла такую серьезную позицию против тебя. А вот Скудный очень недоволен профессором и тобою: вы ведете себя, по его мнению, как великие и многознающие ученые; все делаете без его ведома… Все это мне подробно рассказала мадам Шрам. Он был и у нее в то время, как подполковника не было дома: откровенно рассказал ей и свои первые впечатления и, кажется, как я поняла, уговорил ее, бедняжку, записаться в его «партию большевиков», — заключила Людмила Рихардовна пониженным тоном.

— Этого еще недоставало, чтобы я просил советов и указаний по службе у человека, ограниченного умом, нравственно больного и извращенного субъекта, воображающего себя «неограниченным диктатором»…

— Надо подчиниться! Ведь теперь «их власть», — серьезно проговорила Людмила Рихардовна.

— Есть законы, есть и высшее начальство, которым я и подчиняюсь и исполняю их указания, — ответил Давид Ильич, поднялся и начал ходить по комнате. А затем позвонил Филиппу и приказал вообще еду из штабной столовой подавать, ему и его супруге только в комнату к нему, начиная с настоящего вечера; и сию же минуту попросить коменданта штаба.

Комендант штаба корпуса подполковник Шрам, всегда аккуратный и исполнительный штаб-офицер, на этот раз не заставил долго себя ждать, скоро явился к Казбегоровым в домашней тужурке, без погон.

— Ну, дружище, ты тоже успел переродиться в телеграфиста почтовой избы деревни «Чикурику» Пензенской губернии! Рассказывай, что нового? — спросил Казбегоров вошедшего Шрама и, дружески взяв под руку, усадил его на диван около себя.

— Наш «Скудный», — начал подробный рассказ подполковник Шрам и коснулся главным образом жизни штаба, — одним взмахом руки все перевернул по-новому, за один день… И что главное, за неисполнение его приказа и распоряжений грозит доносом Совету комиссаров. Сегодня по его доносу по прямому проводу отчислили от службы Главного начальника связи капитана Сакуру и инспектора артиллерий генерала Коринарта; отменили чины, поснимали наружное отличие — погоны и упразднили слово обращения «господин»; а ввели для всех «товарищ»…

— Северный медведь ему товарищ! — нервно вскрикнул полковник

Казбегоров, перебив рассказ Шрама. — Я не пас с ним вместе поросят…

— Дэзи, успокойся! — вмешалась в разговор Людмила Рихардовна тоном женщины, чувствующей себя оскорбленной нелепым, по ее понятию, распоряжением «центральной советской власти».

— Но это еще не все, обожди, я дальше расскажу, — продолжал Шрам. — Весь высший состав должностных лиц штаба корпуса отказывается ходить в общую столовую, если там будет участвовать и Скудный.

— Я тоже передал это распоряжение своему Филиппу…

— И я тоже, — подтвердил и Шрам: — Но дальше самое главное: Скудный неравнодушен, да простит мне Людмила Рихардовна, к нашим дамам… Начинает увлекать и их в свою партию…

— Говорите, говорите откровенно! Я ничего от мужа не скрываю… — поторопилась заговорить Людмила Рихардовна, не подымая глаз от своего рукоделия; она сидела на диване сбоку мужа.

— Сегодня он устроил моей жене такую сцену признания, — продолжал Шрам, — и наговорил ей массу комплиментов и обещаний в жизни его партии, что она, бедная, теперь все плачет, вспоминает нехорошо своих родителей, а со мною даже и разговаривать не хочет. Завтра утром в сопровождении денщика отправляю ее в Пензу, к родителям ее… Не могу же я ограждать ее на каждом шагу от красных донжуанов. У меня ведь служба, требует много поездок и разъездов… — закончил Шрам спокойно, но с покрасневшим лицом от злости.

— Жаль, что нельзя вызвать его, скотину, на дуэль. Ведь он разжалованный прапорщик, что ты сделаешь с ним? Да и советская власть «комиссаров», за несколько дней своего существования успела отменить закон о дуэлях и вообще упразднить законы, регулирующие отношения и ограждающие честь офицеров. Офицеров больше нет! Аминь! — негодующе пояснил полковник Казбегоров твердо и решительно, побледнев даже немного от волнения. — Вероятно, приближается конец существованию постоянного офицерского состава в армиях, а вместе с тем и самих армий. Останутся лишь одни «специальной двух- и трехмесячной подготовки» воспитанники Керенского, выпуска конца апреля и начала августа, главным образом из школ Одессы, последователей Ашера Гинцберга…

— Успокойся, Дэзи! — снова вмешалась Людмила Рихардовна, волнуясь. Но отложив в сторону рукоделие, она улыбнулась мужу и хлопнула слегка рукой по его плечу: — Мужайся, друг; дух народов бессмертен!

— Да! Слабость характера моей жены не годится для борьбы в это смутное время… — уныло протянул Шрам, поднялся, попрощался и вышел, пригласив к себе на ужин супругов Казбегоровых-Цепа.

— Хорошо! Мы придем, — ласково ответила Людмила Рихардовна.

— Ну, теперь и ты расскажи свои происшествия со Скудным, — с улыбкой обратился полковник Казбегоров к жене.

— Дэзи! Верь мне, я не принадлежу к типу таких женщин, к каким принадлежит мадам Шрам: она ведь пензенская, а я рижанка; ведь разница большая? К тому же бороться я умею и, если нужно, то и тебя я защищу… — ласково ответила Людмила Рихардовна, улыбаясь и подымаясь с дивана.

— Если ты не хочешь рассказывать, так переодевайся и пойдем на ужин к Шрамам, — решительно сказал Давид Ильич и начал ходить по комнате, о чем-то думая.

Он был вполне спокоен за свою жену, зная ее твердый и решительный характер. Людмила же Рихардовна тем временем переодевалась за ширмой молча. Скоро она появилась вновь около мужа и, схватив его за руки, весело увлекла к Шрамам.