Гибель Марса
Шрифт:
– - Ладно, -- великодушно сказал я, -- вы здесь сварганьте что-нибудь, а мы сейчас придем.
Я победоносно глянул на Леху, чтобы он не очень радовался, и мы с Катажиной и Россом поднялись на самый верхний этаж и обнаружили, что он превращен в спальню: огромная, грубосколоченная кровать была застелена периной и толстенным пледом, а на полу лежали волчьи шкуры, привезенные с Земли, потому что волков на Марсе с роду не было. Потолок подпирали вековые дубовые балки. А в углу, напротив камина, стоял вполне современный шифоньер, в котором висели куртки
Вид широкой постели привел Катажину в соответствующее расположение духа. Она разлеглась так, чтобы не очень скрывать свои длинные красивые ноги. Да и вообще, на платье сбоку оказался длинный разрез, который я и не заметил.
– - Ты интересный, как пять копеек!
– - заявила она мне.
– - А ты!..
– защищался я.
– А ты!..
– - Что я?!
– спросила она.
– - Ты -- лакрус дектус!
– - Чего-о-о?!
– Черная вдова!
– - Боже мой!
– отшатнулась она.
– - Видать, тебя Леха распалил все-таки!
– сказал я, и бросил ей одну из курток.
– Оденься.
– - Придурок!
– вспыхнула она и прикрыла ноги.
– Идиот! Психопат! Нашел к кому ревновать!
– - А что не понравился!
– - Может, и понравился, не муж все-таки!
– - Это точно!
– согласился я.
– - Постой...
– - сказала она.
– - Ну?..
– обернулся я, собираясь спуститься вниз.
– - Что-то у нас с тобой не ладится?..
– - А чего ладить-то?
– - Нечего?
– спросила она со хриплыми нотками в голосе.
– - Ну не знаю...
– - остановился я.
– Странно все выходит.
– - Дурак! Люблю я тебя, -- сообщила она.
– - О-па!
– воскликнул я.
– В кои веки слышу такие речи.
– - Не веришь?
– - Да уж...
– - покачал я головой, -- особенно после сегодняшних нежностей.
– - А ты поверь. Я тебе самой верной женой буду.
– - Ты что, предложением мне делаешь?
– удивился я.
– - Ну да, -- она села на постели, растрепанная, раскрасневшаяся и одновременно прекрасная, -- а то сам никак не догадаешься.
– - А драться будешь?
– полюбопытствовал я.
– - Буду!
– упрямо тряхнула она волосами так, что они разлетелись во все стороны.
– - Ну хорошо, я подумаю. Но не особенно надейся.
– - Только не долго, -- попросила она, спрыгивая с постели и вешаясь мне на шею.
Вот ты и попался, подумал я, глядя в ее бездонные глаза цвета земного неба и одновременно ощущая под тканью платья ее божественную талию. Надо ли упоминать, что кожа у Катажины была гладкая, как бархат, а ноги -- настолько обалденными, что в лучшие моменты жизни я не мог оторвать от них глаз, забывая обо всех других женщинах и желая только одного -- затащить Катажину в постель и насладиться ее телом. Правда, последний раз опыт получился не очень приятным, да и не понятно, на что я, собственно, надеялся в дальнейшем. Надо было выбирать. А как известно, ожидание праздника лучше самого праздника.
Когда мы спустились, все уже налакались, кроме юмона, и Леха приступил к одному из своих любимых занятий - набиванию брюха, одновременно вращая над огнем вертел с курицей. Надо ли говорить, что пищеварение у Лехи было ускоренного вида, поэтому он вечно ходил голодным, словно внутри себя кормил многочисленных друзей.
Росс присел рядом. С нетерпеливо горящими глазами, какие только бывают у эрделей, пододвигался все ближе и ближе. И вообще стал жить по Павлову, роняя из пасти слюни и суетливо перебирая передними лапами. Но из чужих рук брал не хотел, а ждал, когда я соизволю на правах хозяина накормить его.
Горели свечи, и было жарко. Разговор, конечно, зашел о гесионах.
– - Я слышал, что они распространяются по мере затопления древних русел рек, -- важно сказал Леха, наливая водку.
– - Скоро и до нас доберутся, -- высказался Федор Березин с чувством превосходства.
– - Исключено!
– скромно заметил юмон.
– - Это почему?
– спросили мы хором, а Леха Круглов даже пролил водку мимо стакана.
– - Потому что есть программа искоренения местной фауны.
– - Но это же не местная фауна, -- заметил я.
– - Какая разница!
– как бы мимоходом бросил юмон, макая сосиску в горчицу.
– - И то правда, -- согласились мы и выпили.
Федор Березин стал буянить.
– - Я русский офицер!
– кричал он в темноту ночи, распахивая окно.
– Слышите! Гесионы! Черти полосатые! Я русский офицер! Приходите, искоренимся!
Мы с Лехой едва оттащили его за ноги, опасаясь, что на крики действительно сбегутся все гесионы со всей округи.
– - Не наливайте ему больше, - сказал я, чувствуя одышку в груди, потому что Федор Березин был здоров, что твой буйвол -- вцепился руками и зубами в подоконник и вытянул из нас всю душу, пока мы его отцепляли.
– - Пошли к черту, черти полосатые!
– ругался Федор Березин, отползая под секретер, где у него была лежка на половиках.
Мы с укором смотрели, как он, подобно собаке, крутится, устраиваясь удобнее и поднимая клубы пыли.
– - Напиться не дают нормально... гады!
– - Ну и ладно...
– - произнес Леха, наливая еще водки.
– Нам больше достанется.
Стало скучновато. Леха попробовал рассказать байку, но она, что говорится, не пошла. Леху даже не вдохновляло присутствие Катажины. Он стал кунять носом. Сорок пятый принес дров, и мы разожгли самый жаркий огонь, который когда-либо горел в этой башне. На ее стенах заплясали тени и отблески пламени.
Минут через двадцать Федор Березин проспался, вылез из-под секретера и, как ни в чем ни бывало, позевывая, присоединился к нам. Леха быстренько налил. Федор, лихо подкрутил усы, быстренько выпил, крякнул и ему снова захотелось выпендриться -- он снова завел песню о гесионах. Стал храбриться, что разорвет их голыми руками, затопчет, изничтожит всеми известными ему средствами, и в том же духе.