Гибель Светлейшего
Шрифт:
Василий Иванович немедленно арестовал, как заложника, купца Халунина, а затем поехал объясняться в любви к Наташе. Она не сразу узнала в комиссаре своего поклонника и артиста, а когда узнала — растерялась, побледнела и скрестила кисти рук на груди, словно умоляя о пощаде.
— Приглашаю вас вести серьезный разговор со мной, Наталья Николаевна, — строго заговорил Рябоконь и, опустившись в халунинское кресло, вытянул ноги в щегольских хромовых сапогах. — Про то, что я питал к вам известные чувства в тринадцатом году, конечно, никому не секрет. Но ваш папаша Николай Харитонович проявил тогда себя как последний купеческий самодур. Это тоже, надеюсь, вам стало известно. Другой на моем месте не стал бы сажать Николая Харитоновича в тюрьму, а поставил без всякой канители к стенке. Но я, как большевик, имею право питать чувство мести лишь к целому классу паразитов. Личные счеты с вашим родителем сводить не намерен, не хочу марать свое пролетарское достоинство. Я только презираю его, как бывшего эксплуататора, а судить Николая Харитоновича будет наш беспощадный ревтрибунал.
Наташа ахнула и заплакала, прижимая кружевной платочек к глазам. Рябоконь закурил, сломав три спички от волнения.
— Раньше времени чего зря слезы лить? Могут и не расстрелять. Я бы лично помиловал только за то, что благодаря буржую Халунину понял классовую сущность пролетарской борьбы. В тот день, когда он меня перед людьми опозорил и эту отметинку над бровью аршином на всю жизнь оставил, мне вся классовая сущность жизни открылась.
Наташа перестала плакать, но на щеках ее еще блестели невысохшие слезы. Испуганно смотрела она на сурового гостя.
Рябоконь достал спичечный коробок, раскурил потухшую папиросу и, четко выговаривая каждое слово, сказал:
— Я пришел выяснить ваши чувства ко мне. Прошу только ничего не бояться и говорить правду! Мне это нужно обязательно знать.
— У меня убили… мужа, — с трудом выдавила последнее слово Наташа.
Василий Иванович сразу даже не понял Наташиных слов. А когда понял, застыл в тягостном изумлении, потеряв дар речи. Так просидели они некоторое время молча, не глядя друг на друга. Наконец Рябоконь пришел в себя.
— Кто убил? Красные?
— Немцы.
Василий Иванович дрожащей рукой сунул непотушенный окурок в цветочный горшок на окне. Он сидел молча, с виду спокойный, и только желваки, ходившие под смуглой кожей на скулах, выдавали его душевное состояние.
— Ну, хорошо! — как-то совсем тихо сказал Рябоконь и, звеня шпорами, ссутулившись, вышел из комнаты.
На другой день Николая Харитоновича освободили, а Василий Иванович покинул город так же неожиданно, как и появился в нем. Вернулся он, сильно хромая на правую ногу, через полгода вместе с женой, приобретенной на фронте, и остался в Святополе строить для народного счастья советскую власть. Купец Халунин, потерявший все свои богатства, сбежал из города, а Наташу мобилизовали работать в упродком конторщицей.
Никаких объяснений между ней и Василием Ивановичем больше не было. Встречались они как добрые знакомые, главным образом в клубе «Маяк революции», когда готовилась новая постановка с участием Рябоконя. На репетициях полновластно командовала Наташа. Ее как самую опытную и признанную актрису выбрали режиссером. И Василий Иванович послушно выполнял все Наташины указания. По ее требованию он говорил слова своей роли то очень громко, размахивая руками, то совсем шепотом, так что зрители, даже сидевшие в первом ряду, ничего не слышали.
Олегу чаще всего приходилось иметь дело по работе с Василием Ивановичем и с Наташей. Эти два человека пылали любовью к театру, веря, что клубные спектакли облагораживают сердца и души святопольских граждан. Почти никогда Рябоконь не отказывал Олегу в помощи, давал деньги, кумач, краску, распорядился даже передать клубу реквизированную у попа парчовую епитрахиль, необходимую для антирелигиозного спектакля. А по заданию Наташи гимназист бегал по городу, собирая артистов на репетиции, и частенько заменял суфлера.
Хотя свободного времени у Олега оставалось не так много, он все же каждый день виделся с Розочкой. Девушка работала в уездном комитете комсомола, отвечала за культурно-просветительную работу среди молодежи, и было вполне понятно, что заведующий клубом приходил к ней почти ежедневно для деловых разговоров. Но Олегу больше нравилось встречаться с Розочкой не на работе днем, а вечером в городском саду. Повелось как-то так, что из сада они шли на реку, всегда на одно и то же месте — к спиленному тополю. Розочка усаживалась на широкий пень, а Олег располагался на траве и смотрел в ее глаза, похожие на фиалки. И здесь они продолжали разговор, начатый еще в городском саду в первые минуты свидания.
Девушка была развитее гимназиста, она читала газеты, слушала доклады, с которыми выступала в Святополе ее мать. Прекрасный мир революции был для комсомолки близок и понятен. Товарищ Ленин помог рабочим и крестьянам создать советское государство. Земля, фабрики, заводы теперь принадлежат народу. Народ победил белых генералов: Корнилова, Каледина, Деникина. Он разобьет и проклятого Врангеля.
Розочка жила с матерью в Севастополе и видела, как белые расправлялись с рабочими. Олег тоже видел. Он вспомнил двух повешенных на симферопольском базаре — грека Згуриди и маленькую школьницу в коричневом платье — и рассказал о них девушке.
— Грека ничуть не жалко, — сказала Розочка. — Он спекулянт, а их надо уничтожать. Но за девочку чека им отомстит, когда мы займем Крым.
Девушка сорвала ромашку и стала гадать на цветке. Лицо ее сделалось задумчивым. Отрывая один лепесток за другим, она говорила:
— Я хотела уехать к отцу на фронт и поступить добровольцем в Красную Армию. Но мама против. Конечно, очень странно для большевички.
Розочка отбросила ромашку.
— Коммунисты сейчас умирают на фронтах, как раньше революционеры умирали на баррикадах. Ты читал «Подпольную Россию»?
— Нет.
— Обязательно прочитай про Софью Перовскую, Желябова и Халтурина. Они для народа не пожалели своей жизни. Я читала про их мучения и плакала.
Розочка помолчала и сказала с грустью:
— А нас никогда не посадят в тюрьму и не пошлют на каторгу. Кончится война, и советская власть разрушит все тюрьмы. А я так мечтала пострадать за народ. Это великое счастье.
— Какое же счастье в тюрьме сидеть?!
Розочка с сожалением посмотрела на Олега.