Гибель веры
Шрифт:
Дворецкий остановился перед дверью, разок постучал, потом открыл ее, не дожидаясь ответа. Держал дверь и ждал, пока войдут посетители, а потом тихо затворил ее за ними.
В сознании Брунетти всплыла строфа Данте:
Oscura е profonda era е nebulosa Tanto che, per ficcar lo viso a fondo, Io non vi discernea alcuna cosa. [15]Темень была такая, что казалось: войдя туда, они, как Данте, оставили снаружи свет мира, солнце
15
Ад. Песня IV, стих 12. Перевод М. Лозинского.
В одном углу комнаты Брунетти увидел верхнюю половину очень крупной женщины в черном, – она сидела за массивным столом, заваленным книгами и бумагами. По сравнению с суровостью ее платья и выражения лица все остальное в этом угрюмом помещении показалось вдруг ожившим.
– Что вам нужно? – спросила она.
Форма Вьянелло определенно отменяла надобность спрашивать, кто они такие.
С того места, где он стоял, Брунетти не мог ясно определить возраст этой женщины, хотя голос ее, низкий, звучный и властный, предполагал зрелость, если не изрядные годы. Он сделал несколько шагов по комнате, пока не оказался в нескольких метрах от стола.
– Графиня… – начал он.
– Я спрашиваю – что вам надо? – был единственный ее ответ.
Комиссар улыбнулся:
– Постараюсь отнять у вас как можно меньше времени, графиня. Я знаю, как вы заняты. Теща моя часто говорит о вашей преданности делу добра и о постоянстве, с которым вы так щедро помогаете святой матери церкви. – Он постарался, дабы последнее прозвучало благоговейно, что было для него подвигом.
– Кто же ваша теща? – вопросила она, будто ожидая, что это окажется ее портниха.
Что ж, сейчас он хорошенько прицелится и все равно что двинет ей правой между близко посаженных глаз:
– Графиня Фальер.
– Донателла Фальер? – Она не преуспела в попытке скрыть свое удивление.
Брунетти притворился, что ничего не заметил:
– Да. Только на прошлой неделе, помнится, она рассказывала о вашем последнем проекте.
– Вы имеете в виду кампанию против продажи контрацептивов в аптеках?
Вот и предоставила ему сама необходимую информацию.
– Да, – кивнул он, улыбаясь с выражением безусловного одобрения.
Она поднялась из кресла и обошла стол, протягивая ему руку: теперь его принадлежность к роду человеческому доказана тем, что он в родстве, пусть лишь по браку, с одной из самых родовитых женщин города. Встав, она явила все свои габариты, ранее частично скрытые столом: выше Брунетти и тяжелее килограмм на двадцать. При этом состоит не из тяжелой крепкой плоти здорового толстяка, но из обвислого трясущегося сала, которое образуется при полной неподвижности. Подбородки ее лежали один на другом и на платье, черной шерстяной
– Вы муж Паолы, значит? – спросила она, подойдя к нему. Когда она приблизилась, его обдала волна едкого запаха немытого тела.
– Да, графиня. Гвидо Брунетти.
Он взял предложенную руку и, держа ее, как кусок истинного креста, склонил над ней голову и приблизил к губам на сантиметр. Выпрямляясь, произнес:
– Встреча с вами – честь для меня.
Прозвучало искренно. Комиссар повернулся к Вьянелло:
– А это сержант Вьянелло, мой помощник. Вьянелло элегантно поклонился, сохраняя столь же важное, как у начальника, выражение лица: мол, потрясен до немоты честью присутствовать здесь, оказанной ему, низшему полицейскому чину. Графиня едва на него глянула.
– Садитесь, пожалуйста, Dottore [16] Брунетти. – И махнула жирной рукой в сторону стула с прямой спинкой, стоявшего перед ее столом.
Комиссар двинулся к стулу, потом обернулся и показал Вьянелло на другой стул, ближе к двери, дабы сержанта не так слепил сияющий свет хозяйкиной знатности.
Та вернулась на свое место за столом и медленно опустилась в кресло; сдвинула вправо какие-то бумаги и взглянула на Брунетти.
– Вы сказали Стефано, что есть какие-то проблемы с имуществом моего мужа?
16
Dottore, Dottoressa – принятое в Италии обращение к людям с высшим образованием.
– Нет, графиня, все не так серьезно. – Брунетти попытался изобразить беспечную улыбку.
Она кивнула, ожидая разъяснений. Он еще раз улыбнулся и принялся объяснять, сочиняя по ходу:
– Как вы знаете, графиня, в нашей стране растет уровень преступности.
Она кивнула.
– Кажется, ничто более не свято и никто не защищен от тех, кто пойдет на все, чтобы отнять или выманить деньги у людей, владеющих ими по праву.
Графиня опять кивнула, печально соглашаясь.
– В последнее время развелись мошенники, играющие на доверии пожилых людей: пытающиеся, и часто успешно, обмануть их и облапошить.
Графиня подняла руку с толстыми пальцами.
– Вы хотите предупредить меня, что это может случиться со мной?
– Нет, графиня, не беспокойтесь. Но мы хотели бы увериться, что ваш покойный муж… – тут он подвиг себя дважды печально качнуть головой, как бы оплакивая то обстоятельство, что добродетельные рано нас покидают, – не стал жертвой подобного бессердечия и двуличности.
– Вы подозреваете, что Эгидио ограбили? Обманули? Не понимаю, о чем вы говорите. – Она наклонилась вперед, и бюст ее упокоился на столе.
– Тогда позвольте мне говорить прямо, графиня. Мы хотим удостовериться, что никто не пытался заставить графа перед смертью сделать отказ в чью-либо пользу, что никто не пытался повлиять на него с целью завладеть частью его состояния и не дать ей перейти к законным наследникам.
Графиня, как видно, приняла сказанное к сведению, но ничего не отвечала.
– Возможно ли такое, графиня?
– Что вызвало у вас подобные подозрения?
– Имя вашего мужа появилось в деле совершенно случайно, графиня, мы расследовали совершенно другой случай.