Гибель веры
Шрифт:
Та благосклонно улыбнулась в ответ – щедрости ее отца отдали должное.
– Мне кажется, – продолжал сержант, поощренный ее улыбкой, – что о своих долгах перед церковью мы обязаны помнить всю жизнь, а не только в смертный час. – И, произнеся это, вернулся к своему почтительному молчанию: церковь защищена, а стало быть, его задача выполнена.
– Жизнь моего отца, – начала наконец всерьез высказываться синьорина Лерини, – блистательный пример христианской добродетели. Но вся его жизнь – не просто образец усердия. Любовная забота отца о духовном благоденствии любого,
Продолжала она в том же духе еще несколько минут, и Брунетти отключился – счел за лучшее обратить свой взор на комнату. Тяжелая мебель, наследие предыдущей эпохи, ему знакома; создана, чтобы пережить века, – и к дьяволу идеи удобства и красоты. Под стать ей несколько картин, которые он заметил в результате беглого осмотра. Ничего не оставалось, как заняться изучением торчавших из-под ножек столов и стульев выпуклых лап о четырех когтях.
Он вернул свое внимание синьорине Лерини, когда та уже подходила к заключительной части своей проповеднической речи, – наверняка уже произносила ее много-много раз. Уж очень неоригинально, – осознает ли, что вещают ее уста… похоже, что нет.
– Надеюсь, теперь вы располагаете всеми необходимыми сведениями, – заключила она.
Ага, вот и финал!
– О, конечно, синьорина, такое множество добродетелей впечатляет, – признал Брунетти. Хозяйка воздержалась от дальнейших слов, лишь улыбнулась в ответ: отцу ее воздали по заслугам.
Поскольку он не слышал, чтобы она упоминала об этом, то спросил:
– А могли бы вы сказать, получил ли casa di cura что-либо от щедрот вашего отца?
Улыбка ее пропала:
– Что вы имеете в виду?
– Упомянул он дом престарелых в завещании?
– Нет.
– Возможно, дал им что-нибудь, пока находился там?
– Не знаю. – Очень тихий голос, каким она ответила, долженствовал свидетельствовать об отсутствии интереса к делам столь мирским. Однако глаза ее блеснули при упоминании о такой возможности, – ясно, что ей это не по нраву.
– В какой мере ваш отец контролировал свои финансы, пока был там?
– Не уверена, что понимаю ваш вопрос.
– Имел он связь с банком, мог ли выписывать чеки? Если больше не в состоянии был делать такие вещи, просил ли об этом вас или кого-то, кому передал управление своими делами, то есть право платить по счетам или делать подарки? – Яснее, кажется, вопрос уже не поставишь.
Его вывели из терпения ее филиппики, равно как и добродетель, так что пусть немножко позлится.
– Мне казалось, вы расследуете мошенничество, комиссар! – Ого, какой резкий тон, Брунетти немедленно пожалел, что выбрал эту интонацию.
– Так и есть, синьорина, это несомненно. Вот я и хотел бы знать, имели ли они возможность поживиться за счет вашего отца и его щедрости, пока он находился в casa di cura.
– Как это могло быть?
Правая рука ее, заметил Брунетти, хищно вцепилась в пальцы левой, собрав кожу наподобие петушиного гребешка.
– Эти люди приходили навещать других или по каким-то
Так как она ничего не сказала, он уточнил:
– Разве это невозможно?
– И он мог дать им денег? – спросила она.
– Это не исключено, но только теоретически. Если завещание не содержит необычных распоряжений, думаю, беспокоиться не о чем.
– Тогда вы точно можете не беспокоиться, комиссар. Я управляла финансами отца во время его последней болезни, и он никогда ни о чем таком не говорил.
– А завещание? Не вносил ли он каких-то изменений в то время, когда был там?
– Никаких.
– А вы его единственная наследница?
– Да. У него нет, кроме меня, других детей.
Вопросы у Брунетти иссякли вместе с терпением.
– Благодарю, что уделили нам время и оказали помощь, синьорина. Рассказанное вами кладет конец подозрениям, которые у нас появлялись. – И он встал.
Вьянелло немедленно последовал его примеру.
– Мне теперь гораздо легче, синьорина, – продолжал Брунетти с самой елейной улыбкой. – То, что я от вас услышал, придает мне уверенности, ибо означает: ваш отец не споспешествовал этим презренным людям. – Снова улыбнулся и повернулся к двери – Вьянелло был рядом, он это чувствовал.
Синьорина Лерини встала со стула и прошла с ними к двери.
– Все это не имеет ровно никакого значения… – Она махнула рукой в сторону комнаты и всего, что в ней, думая, быть может, показать этим жестом им и себе: нет, и впрямь не имеет: все тщета.
– Имеет лишь постольку, синьорина, поскольку на карту поставлено наше вечное спасение, – важно подвел итог Вьянелло.
Удачно, что они – он и она – не видят сейчас его лица, мелькнуло в голове у Брунетти. А то не успел бы скрыть отвращение, вызванное замечанием Вьянелло.
Глава 6
Как только они оказались снаружи, Брунетти повернулся к Вьянелло:
– Могу ли я быть столь дерзким, чтобы поинтересоваться: откуда такой всплеск благочестия, сержант? – И он метнул на того нетерпеливый взгляд.
Вьянелло только ухмылялся в ответ. Брунетти настаивал:
– Так что же?!
– У меня не хватило обычного терпения, синьор. А ее так занесло, что я уж подумал – все равно не поймет, в чем дело.
– Ну вы и отличились. Потрясающее представление! «…На карту поставлено наше вечное спасение…» – Брунетти уже не пытался скрыть, как к этому относится. – Надеюсь, она вам поверила, потому что вы превзошли в фальшивости самого змея-искусителя.
– О, она-то поверила, синьор! – и сержант направился к выходу из дворика.
Теперь им надо вернуться немного назад, к мосту Академии.
– Почему вы так считаете?
– Притворщики никогда не подозревают, что другие тоже способны на притворство.
– А вы уверены, что она притворщица?
– Видели ее лицо, когда предположили, что ее отец, этот святой человек, с кем-то поделил добычу?
Брунетти кивнул.
– Ну и?…
– Что «ну и…»?
– По-моему, этого достаточно – ясно, чего стоит весь этот религиозный вздор.