Гибель вольтижера
Шрифт:
– Жалко парня, – я произнесла это абсолютно искренне. – Надеюсь, он хоть не был женат? Детей не осталось?
– Женат? – откликнулся клоун с непонятным смешком. – Вряд ли он вообще когда-нибудь женился бы… Это не про него.
– Почему? Такой ходок был?
Внезапно тот замкнулся:
– О мертвых, понимаешь, либо хорошо, либо ничего.
Я посмотрела на труп, который снимал знакомый фотограф из Комитета:
– А хорошее есть?
Забыв о гриме на лице, клоун яростно потер лоб, взглянул на белые пальцы с таким видом, будто не понял, чем их испачкал,
– Да хороший был парень… Веселый. Жаль. Ах как жаль!
Я простодушно заморгала:
– А что за женщина так кричала? Его… подруга?
– Ну… Можно и так сказать.
– А у нее обручальное кольцо на руке, – брякнула я наобум. Марта могла и не носить кольцо. – Может, это ее муж убил этого парня? Такое, знаете, часто случается… На почве ревности.
Клоун уставился на меня с ошарашенным видом:
– В смысле – убил?! Никто его не убивал! Он, понимаешь, просто совершил ошибку…
– Когда связался с замужней женщиной… Тот парень, который должен был его поймать, – не он ли обманутый супруг? Мог ведь не дотянуться специально.
– Генка?!
– Может, он и не хотел его смерти… Думал, что Миша просто покалечится и уйдет из цирка… Как вариант! Могло такое быть?
– Нет! – он рубанул воздух рукой. – Генка на такое в жизни не пошел бы. Я его знаю.
Поверх его плеча в желто-красную клетку я вдруг поймала пристальный взгляд высокого длинноволосого мужчины, которого без кастинга можно было бы взять на роль Воланда. Крепкого такого Воланда… Глаза у него были просто огромные, темные, чуть навыкате. На нем был черный наряд, расшитый золотистыми нитями, как у того парня, Дениса, которого подзывал директор, и я догадалась, что это тоже дрессировщик. Похоже, главный – такая от него исходила довлеющая сила. Даже на расстоянии мне захотелось съежиться, а если прикажет, прыгнуть сквозь горящий обруч.
Перехватив мой взгляд, он без смущения направился к нам и уверенно приобнял клоуна:
– Гриша, все в порядке? Чего ты разнервничался?
– Мы просто разговариваем, – поспешно заверила я. – Это обстановка заставляет нервничать.
Клоун вяло кивнул, и я мысленно поблагодарила его за то, что не натравил на меня этого жутковатого укротителя. Хотя упускать его я не собиралась и заговорила с восторженным придыханием, которое ему наверняка было знакомо:
– Вы – дрессировщик, да? Тигров укрощаете?
В темном взгляде не было и намека на доброжелательность, и от этого по спине проскользнул липкий страх: таких, как я, он скармливает хищникам на завтрак…
Но голос дрессировщика прозвучал бесстрастно:
– Уже бывали на наших представлениях?
– Нет. Я впервые.
– Неужели? Как же угадали мое амплуа?
«Угадала!» – мысленно возрадовалась я. И попыталась польстить ему:
– Вы такой… мощный.
Даже уголки его губ не дрогнули, видимо, он и не такое слыхал.
– Юные девушки склонны к преувеличениям.
– Знаменитый Виталий Харитонов, – представил его клоун. – Жаль, что вы не увидите сегодня их выступление.
Я подхватила, сделав скорбную мину:
– Мне тоже очень жаль… А вы не один выступаете? С помощницей?
– С помощником, – поправил Харитонов. – С сыном.
И заглянул Грише в лицо:
– Значит, все в порядке?
– Не все, – неожиданно выпалил тот. – Вот девушка уже, понимаешь, слышала, как болтают, будто Гена специально Мишку не поймал.
Ничего подобного я ему не говорила, но, видно, клоуну не впервой было перевирать чужие слова. Надо предупредить Артура…
Лицо Харитонова окаменело, а взгляд так и обжег меня:
– Бред! Ну что за бред?! Детективов насмотрелись? Мы не мафиозный клан, а цирковая труппа. И здесь все друг за друга стеной.
– Почему? – вырвалось у меня.
Послушать его, так речь идет о фронте…
– Девушка, мы все рискуем жизнью, – произнес дрессировщик, глядя на меня сверху вниз. Впрочем, к этому с моим ростом я давно привыкла.
Покосившись на клоуна, Харитонов сделал исключение:
– Кроме Гриши.
– Не скажи… Если не рассмешу публику, забьют камнями!
– А! Помнишь того засранца, который швырнул в тебя бутылку с водой? Мог и покалечить!
Эти двое больше не обращали внимания на меня, и я незаметно отошла. Тем более к ним тут же направился Овчинников, и я поняла, что мешала ему опрашивать свидетелей. Может, с оперативником они будут откровеннее? Эта мысль повергала в уныние: пока мое присутствие здесь было совершенно неоправданно… А мне всегда хотелось чувствовать себя полезной. Я и так не много смысла видела в своем существовании…
Стараясь не привлекать внимания, я обошла арену, прислушиваясь к обрывкам разговоров. Все по-прежнему кучковались группками, и только девушка в таком же изумрудном, как у Миши Венгра, гимнастическом купальнике в одиночестве сидела на бортике, обхватив колени. Под куполом она выглядела совсем другой – стремительной блестящей кометой. А сейчас одиноко съежилась, поджала губы… Ее сторонились? Или она сама держалась особняком? Но почему?
Не глядя на нее, я опустилась на бортик так, чтобы она наверняка меня заметила. Нас разделяло метра полтора, не больше. Мне даже показалось, будто я чувствую жар, исходивший от нее. Что сейчас кипело в ее крови: гнев, отчаяние, ужас? Могла она оказаться на месте Венгра?
«Лена», – вспомнила я. Но фамилия, названная директором, вылетела из головы. Впрочем, это было не так уж и важно.
Некоторое время я с задумчивым видом таращилась на красное покрытие манежа, присыпанное опилками, потом, точно почувствовав, что она смотрит на меня, повернулась, и мы встретились взглядами.
– Ты одна из его подружек? – спросила Лена. Сострадания в ее голосе я не услышала.
– У меня такой убитый вид? Нет. Я не из них.
Показалось или ее губы и впрямь тронула улыбка? Скорее намек. Лицо у нее было смуглым, волевым, как у индейца, и прямая линия губ выражала готовность бороться до последнего вздоха. Не важно, с кем и за что… Темные волосы были острижены очень коротко, наверное, чтобы не зацепиться при выполнении элемента. Мише свои тоже не могли помешать… Что же с ним случилось?