Гибель вольтижера
Шрифт:
Пока мы с Артуром торчали в цирке, потом шептались с Гошей в детской палатке, Никиту увезла «Скорая». Он сам вызвал ее, когда градусник показал ровно сорок. Как же, наверное, страшно было увидеть такие цифры: одна вонзается под тяжелые веки заточенными вилами, другая петлей сдавливает шею.
Стоит мне представить задыхающегося, мокрого Никитку, совсем одного в пустом доме, как сама чувствую, что воздух густеет и не проникает в легкие, застревая где-то в трахее. От этого темнеет в глазах и закладывает уши, а внутри астматически хрипит и булькает… Как он сумел дозвониться,
Зато было страшно… До того, что он заставил себя встать и открыть медикам дверь. Вот только записку нацарапать уже не смог – она оказалась написана чужим почерком. Нам сухо сообщили, в какую больницу отвезут пациента, дальше действуйте сами… И они были правы, им не до того, чтобы выяснять номер, по которому я смогу позвонить. Они спасали моего Никиту.
– Поступил с двусторонней пневмонией тяжелой степени, – ответил мне хрипловатый женский голос. У нее тоже легкие не в порядке?
– А его можно увидеть? – взмолилась я.
– Девушка, вы на часы посмотрите, – от возмущения хрип усилился. – Десятый час вечера! Завтра звоните. Ивашину проводится интенсивная терапия. Я не думаю, что свидания будут разрешены.
Артур, метавшийся по комнате, как тигр по клетке, подскочил ко мне:
– Спроси: есть у них аппараты ИВЛ?
– Есть, – буркнула она, не заставив меня повторять. – Если доктор назначил, подключат. Пока состояние стабильное.
– Пока?!
Мой выкрик уткнулся в тишину – на том конце отбили звонок. Вместо вопроса прозвучал прощанием… Глядя на Артура, я растерянно повторила:
– Пока?
– В смысле, что потом начнется улучшение, – заверил он таким бодрым голосом, что стало очевидно, до чего ему не по себе.
А уж Логова паникером не назовешь… Да и мой эмоциональный порог был скорее повышен, и чтобы я начала паниковать, должно было случиться нечто просто ужасное. Я ведь даже к виду мертвецов попривыкла…
До этого дня Никита никого из нас не заставлял волноваться о себе. В темном царстве уголовного сыска он был солнечным зайчиком, который у всех вызывал улыбку. Даже Поливец относился к нему как к родному… Но я уже знала, каким Ивашин может быть сильным и сколько страсти таится в его совсем еще юном теле. Никита открыл, какие во мне скрыты тайны, и я до сих пор не устала удивляться себе самой. Даже не подозревала, что может шуметь в ушах и выскакивать сердце, когда человек просто закрывает дверь и делает шаг ко мне…
– Ну, Сашка, что ты? – беспомощно протянул Артур и прижал к груди мою голову.
Он был выше Никиты и крепче его, но его тепло совершенно меня не волновало. В нем было нечто родное и необходимое мне, вот только комната не плыла оттого, что Артур обнимал меня.
– Слушай, наши врачи уже набили руку во время пандемии. У них было множество больных с пневмонией, научились спасать, – прогудел он, и мне захотелось закрыть глаза – такое состояние покоя от него исходило, хотя минуту назад
Его теплая ладонь гладила мой затылок, и тревожные мысли растворялись, как сублимированный кофе. Мне вдруг захотелось выпить чашечку, и Артур поддержал:
– Если ты в состоянии, давай закинемся и обсудим все, что сегодня нам удалось разузнать.
Говорил он, конечно, о работе, ведь мы ничего толком не выяснили о состоянии Никиты. И я поняла, что абсолютно не против мозгового штурма, хотя возвращалась домой с одним желанием: забраться в постель и хорошенько отоспаться. Но тревога взбудоражила меня до того, что теперь вряд ли вообще удастся уснуть…
Артур быстренько сварил себе кофе, а мне развел растворимого. Ну да, вот такие у меня плебейские вкусы! В холодильнике нашлось три куска яблочного пирога на кефирном тесте, который Никита испек еще до болезни, и мы разделили их по-братски: мне – один, Артуру – два. Хотя, если честно, я все три съела бы с удовольствием, на отсутствие аппетита мне не приходилось жаловаться даже в самые тягостные времена.
Собирая пальцем последние крошки с тарелки, я спросила, постаравшись, чтобы голос не дрогнул:
– Артур… Он же не умрет от этой чертовой пневмонии?
– Нет, конечно, – ответил Логов так быстро и твердо, словно знал это наверняка.
И я почему-то ему поверила.
А Логов сразу же заговорил о деле. Этот отвлекающий маневр был уже хорошо знаком, Артур опробовал его на мне еще после смерти мамы, и раз сработало тогда, должно было помочь и сейчас. Поэтому я даже сопротивляться не стала, мысленно повернула ключ дверцы, за которой Никита получал свою интенсивную терапию, и запретила себе открывать ее до той минуты, пока не окажусь у себя в спальне, чтобы упиться горем и страхом в одиночку.
– Итак, что мы имеем? – Артур пытался поймать мой взгляд, словно так было проще не дать мне погрузиться в тоску. – Самое главное, что я выяснил! Знаешь, кто этот Миша Венгр? Держись крепче: это младший сын олигарха Бориса Всеволодовича Венгровского.
– Да ладно?! – ахнула я.
– Я сам не поверил… Но Миша этакая паршивая овца в стаде, с семьей у него напряженка. Какому бизнесмену к лицу сын-циркач? Тем не менее Марат Курбашев – тот, что отправил Мишу в последний полет, – считает, что деньги у парня водились. Поэтому Марат тоже был зол на него: Венгр продул ему в карты довольно большую сумму и до сих пор не отдал. Они даже как-то подрались на репетиции, но Миша деньги все равно не вернул.
Я удивилась:
– Марат сам в этом признался?
– Умный парень, – заметил Артур. – Понял, что мы все равно это разнюхаем, так что лучше не скрывать. Если он не виновен, это самое разумное с его стороны. И если виновен – тоже…
– Зачем убивать того, кто должен тебе денег?
– Вот. У меня возник тот же вопрос. Никакого смысла. Если только надежды стрясти долг совсем не осталось… Но это, мне кажется, не тот случай. Так что Марата я пока поставил в списке последним… Геннадий Стасовский – более заинтересованное лицо. Ему-то как раз хотелось стереть Мишу с лица земли…