Гибель Земли
Шрифт:
"Хорошо", — подумал он, и, не заметил, как из-за куста рядом с ним скользнула зеленая тень, потом из-за ствола протянулась рука, и лезвие ножа мгновенно перерезала его горло. Несколько секунд тело хинка билось в агонии, а когда оно замерло неподвижно, его убийца наклонился над ним, несколько секунд поколдовал над телом, а потом прихватил оружие ящера, и скрылся в лесу. Вскоре вторая цепь достигла этого места, и очередной хинк, увидев тело собрата с лужей крови вокруг головы, тревожно вскрикнул. Тут же к нему сбежались еще несколько ящеров. Тревожно переговариваясь, они стояли рядом, нервно дергая стволами оружия по сторонам. Наконец к ним подошел хинк с серебряной змейкой на рукаве. Расспросив подчиненных о происшедшем, он доложил по рации о проблемах своему начальству, а затем подошел к трупу,
Услышав взрыв, а затем горловой вой и стоны раненых хинков, человек, приготовивший эту ловушку, довольно усмехнулся. При этом улыбка получилась у него кривой, так как рот его разрывал жуткий шрам. Половина рта при этом осталась живой, а половина отмерла. Этот шрам у Славко Бойнича остался еще со времен войны с хорватами. В свои сорок лет он был уже весь седой, и разведка и диверсии для него были столь же привычны, как уик-энд на ухоженной природе для среднестатистического жителя Лондона. Пропустив третью волну хинков, он с удовлетворением заметил, что от былой стройности рядов карателей не осталось ничего похожего. Солдаты шли, как попало, не соблюдая дистанцию и не видя своего соседа. Молниеносно убив еще одного отставшего солдата, он не стал устраивать ловушку, а пошел в ту же сторону, куда спешили хинки. В отличие от него, затянутого в защитный камуфляж, каждого ящера было далеко видно в своем черном, несуразном одеянии.
В это время сбоку, метрах в пятистах, так же грохнул взрыв, донесся гортанный вой ящеров, заблестели вспышки их лазерного оружия. Славко снова усмехнулся.
"Огнен работает, молодец", — подумал он. Всего добровольцами поиграть с ящерами в смертельную игру вызвалось пять человек. Это были самые отпетые парни, прошедшие огонь всех балканских войн. Чуть подумав, Славко забрался на дерево, слился со стволом, достал пистолет и аккуратно прикрутил к нему глушитель. Первую свою жертву он увидел минут через пять. Это был солдат, явно отставший от какой-то своей волны оцепления. Судя по нервно дергающимся движением ствола его бластера, он уже был достаточно напуган, поэтому мучить его Бойнич не стал, а пропустил метров на десять вперед и снял одним выстрелом. Через полчаса около этого тела лежало уже пять тел, причем на плече одного была вышита серебряная ящерица.
В это время его более молодой коллега, Огнен Вукич вел более опасную игру. После первой ловушки, устроенной им тем же способом, что и Славко, он забрался на небольшую скалу и забросал гранатами полтора десятка ящеров, собравшихся снизу. Затем он уже не прятался, а бежал впереди первой цепи, ловко маневрируя между деревьев, отстреливаясь на ходу. При этом казалось, что вот-вот, еще немного, и лазерные вспышки настигнут его, и то, что этот землянин до сих пор жив, казалось невероятным и самим космическим захватчикам. Сила тяжести на земле была больше, чем на их родной планете, а кислорода слишком много, так что двигаться быстро они не могли. Видя, что загонщики отстают, Вукич притормаживал, переводил дух, затаивался, а когда цепь появлялась в пределах видимости, непременно снимал одного из ящеров метким выстрелом. После этого он пережидал огненный шквал, а затем снова начинал свою рискованную игру в догонялки. Но, двигался он не просто так, а к определенной цели. Её он, в отличие от ящеров, увидел издалека. На небольшую табличку, прибитую к вбитому в землю колышку, ящеры не обратили внимания, к тому же вряд ли они смогли прочитать короткую, с тревожным восклицательным знаком, надпись на сербском, и английском языке. Только когда под ногами ящеров начали рваться мины, они поняли, что не все в порядке в этом прекрасном, девственном лесу. Этому минному полю было уже пятнадцать лет, но мины от долго ожидания только соскучились по своим жертвам. Огнен сам рисковал, он проделывал проходы в этом минное поле два года назад, и сейчас целиком полагался на память и интуицию. Между тем сзади него с завидной регулярностью продолжали рваться мины. Две цепи хинков успели впереться на это смертное пространство, прежде чем начальство захватчиков поняло, в чем дело, и остановило третью цепь. Лишившись офицеров, ящеры поддались панике. Теперь остатки передовых частей бестолково метались по склонам сопки, подрываясь на минах, и вздымая черные столбы дыма и земли. Лишь на самой вершине сопки Огнен с облегчением перевел дух, и, оглянувшись назад, довольно усмехнулся. Минное поле не прошел ни один из его преследователей.
В это время Ванесса спала. Она упала в этот сон мгновенно, и спала без сновидений, словно провалившись сознанием в черную яму. Проснулась она так же неожиданно, мгновенно. Несколько секунд она не могла понять, где находится, лишь потом поняла, что эта чернота вокруг освещенного пространства не что иное, как своды большой пещеры, куда ее привели этим днём. Она сидела на нижнем ярусе двухэтажных нар, было жестко, потому что тощий тюфяк явно был набит давно слежавшейся соломой. А перед ней, в круге света была прорисована мощная спина Душана Зорича. Ванесса мгновенно вспомнила все, произошедшее с ним за последние сутки, и чувство безысходной горечи захлестнуло ее. Она невольно всхлипнула, и на этот звук оглянулся полковник.
— Ты уже проснулась? — спросил он.
— Да, — тихо, безнадежно ответила она. Зорич окончательно убедился, что настроение у его не то пленницы, не то наоборот, спасенной, не очень хорошее.
— Почему слезы? — спросил Душан. — Что так огорчило мисс?
— А вы разве не догадываетесь, полковник? Слёзы потому, что погиб целый мир. Наш мир, наша цивилизация. Разве это не страшно? Разве вам не страшно, полковник Зорич?
— Нет, для нас это уже привычно. Наш мир погиб гораздо раньше вашего, мисс. Он погиб тогда, когда великая Югославия начала раздираться на куски националистическими крысами. Потом были бомбежки Белграда, потеря Косова. Так что нам подобное испытывать не впервой.
— Но это только одна страна, одна! А тут ведь тут целый мир! Вся Земля, вся наша цивилизация! — Ванесса была готова разрыдаться.
Голос же серба был спокоен.
— Люди всегда страдали тем, что замыкались в какой-то одной коробке под названием: семья, нация, государство, религия. У нас, людей, никогда не было единства, и осознать гибель всего человечества сейчас вряд ли возможно. Бог дал нам слишком мало ума и слишком много гордыни. Ты сейчас ведь тоже страдаешь не от гибели Китая или Египта, а от потери родных Макдонольдсов, Голливуда, Диснийленда, всего того, что называли Америкой, и западным образом жизни. Иди сюда, я тебе кое-что покажу. Это не поднимет тебе настроения, но зато даст реальную картину случившейся катастрофы.
Ванесса поднялась, подошла к полковнику.
— Садись, — велел он. Журналистка присела рядом на большой, оружейный ящик.
Перед ним, на плоском, явно обтесанном камне стоял небольшой прибор со светящимся экраном. Сначала американка подумала, что это обычный телевизор, но потом поняла, что это нечто похожее, но другое.
— Это коммутатор ящеров из ромба. Через него они передают команды своим старшим офицерам, — пояснил Душан, — он работает как на прием, так и на передачу. Кроме того, тут есть функция записи, я ее освоил, и кое-что записал для тебя. Вот, посмотри. Тебе будет больно, но…
Он нажал на одну из кнопок сверху экрана, и на экране появилось изображение какого-то морщинистого ящера с тремя золотыми змейками на груди. Тот хрипло что-то говорил, потом его изображение исчезло, зато появился знакомый всем пейзаж Парижа, с ни чем не сравнимой Эйфелевой башней. Улицы были пустынны, только в небе скользили ромбы, да по Елисейским полям ехал угловатый броневик инопланетян, с сидящим на броне ящерами. По обочинам улицы стояли тысячи замерших машин. Затем на экране появился вид с Эйфелевой башни, снова панорама пустынных улиц города.
— Где же все люди? — невольно вырвалось у журналистки. — Куда они их всех дели?
— Сейчас ты их увидишь, — ответил Зорич, отворачивая от экрана. И она действительно увидело громадное пространство до боли знакомого модернистского здания центра имени Жоржа Помпиду, до верху заполненного пестрой массой смерзшихся человеческих тел под прозрачным пластиком. К горлу женщины подкатила дурнота.
— И тут то же самое, — пробормотала она, — всех под пластик, всех до одного, без разбора. Зачем?