Гибельный день
Шрифт:
Он снова кивнул.
— Учти, я говорю сейчас именно о Бриджит Каллагэн.
Он обливался потом, дрожал от страха, но даже сейчас он боялся своих боссов-боевиков больше, чем меня, больше, чем Бриджит и направленного на него заряженного револьвера.
Я оглядел кафе.
В помещение плотно набились школьники и школьницы. У окна сидели два копа. Как это ни печально, я не мог пристрелить ублюдка. Не мог приставить дуло револьвера к его лбу и приказать говорить. Мне оставалось только подождать, когда он закроет заведение и подстеречь сукина сына по дороге домой.
— В котором часу вы закрываетесь?
— Мы открыты до полуночи, — еле выговорил трясущимися губами управляющий.
Не подходит.
—
— Э-э-э… нет. Я не могу отлучиться, извини, — пробулькал он.
— Даю тебе последний шанс. Имя парня или имя твоего хозяина.
— Я же сказал тебе, не знаю.
Один из копов прошел мимо нас в туалет. Я спрятал револьвер в карман куртки.
— Теперь все? — спросил управляющий.
Будь у меня побольше времени, я бы хорошенько поработал с парнем. Но увы. Я встал.
— Ты еще обо мне услышишь, — пригрозил я ему.
Резко повернулся и вышел из «Молт шоп», тихо ругаясь. Я-то решил, мне удастся добиться успеха там, где копы и Бриджит обломались, а сам оказался в дураках. Уперся в глухую стену.
Я прислонился к витрине.
Бриджит я не сказал всей правды.
У меня не было связей. Я уже не ориентировался в изменившемся городе, не знал людей. Да, я занимался мелким рэкетом в начале девяностых, но с тех пор прошла целая вечность.
Я стрельнул сигарету у проходившего студента и присел в «форд-тандерберд». И что теперь делать? Пару раз затянулся и выкинул сигарету. Кивнул сам себе. Да, тут ловить нечего. Связей у меня нет, но я знаю человека, у которого они есть. У меня осталась всего одна козырная карта, да и та довольно опасная.
За Рубакой Клонфертом давненько числился должок.
В те времена, когда я и Рубака были подростками, мы оба были участниками крупной контрабандистской группы, работавшей по обе стороны границы между Северной и Южной Ирландией. Группа переправляла бензин, масло, женщин, самогон — на север; презервативы, противозачаточные таблетки, кассеты с запрещенным видео и иногда тех же женщин — на юг. Времена тогда были простые: боевики не связывались с наркотой, а пилеры на многое смотрели сквозь пальцы. Но даже тогда наше занятие считалось рискованным. Свой товар мы проносили через разные территории, и, чтобы дела шли как по маслу, необходимы были договоренности между всеми самостоятельными бандами и группировками.
Одним ненастным субботним вечером нас с Рубакой арестовали за управление грузовиком с ящиками виски. Мне-то еще оставалось несколько месяцев до совершеннолетия, поэтому пилеры даже не надели на меня наручники, а вот Рубаку они отмутузили и бросили в фургон. Ему светило пять лет за контрабанду, но, к счастью для него, я пролез в кузов, разбил сотню бутылок, бросил тлеющую сигарету и дал деру.
Пилеры сочли его дебилом и, оставшись практически без вещественных доказательств, повесили на Клонферта обвинение в управлении автомобилем без водительских прав. Он получил шесть месяцев, на свободу вышел через четыре. Я к тому времени был уже в армии, а затем уехал в Америку и с тех пор его не видел. Но кое-какую информацию о нем я слышал по Би-би-си, следил за его карьерой.
Теперь он больше не был Рубакой. Он был членом Законодательного собрания Северной Ирландии, членом городского совета Белфаста и одной из восходящих звезд Независимой республиканской партии. Его даже продвигали как вероятного лидера партии, и на выборах в следующем году он вполне мог стать членом парламента.
Гаррет Клонферт. Бывший Рубака.
Единственный подонок в Белфасте, которого я знал, был все еще жив.
Выбиться в люди
Быстро просмотрел телефонную книгу. Десять минут ходьбы от «Молт шоп».
Офисы советника Клонферта располагались в новом здании из стекла и стали, расположенном рядом с Ормо-роуд неподалеку от Би-би-си.
Первый этаж целиком был превращен в консультационный центр НРП, обслуживающий ее избирателей. Внутри слонялась парочка здоровяков, искавших работу, а также несколько местных жителей, пришедших сюда пожаловаться на канализацию, плохую уборку мусора и шумных соседей. Изнутри здание было выкрашено красновато-розовой краской. Повсюду расклеены плакаты с улыбающимися детьми всех цветов кожи, которые держатся за руки. На стене напротив входа висела некая пародия на гобелен из Байё, [17] выполненная то ли детьми, то ли взрослыми с умственными отклонениями; на нем были изображены сценки из повседневной жизни в Ирландии. Сценки эти остались неизменными с 1927 года: фермеры-овцеводы, фермеры-молочники, рыбаки. А над этими сценками мифической сельской идиллии красовался вышитый обескураживающий лозунг НРП: «Мир. Власть. Процветание».
17
Гобелен из Байё — памятник раннесредневекового искусства, вышивка по льняному полотну примерно семидесяти метров в длину с изображением сцен Нормандского завоевания. Выполнена в конце XI в.; хранится в городе Байё (Нормандия).
Я нашел секретаршу по имени Дорин — так было написано на бедже. Дама средних лет, широкая кость, ядовитое выражение лица и светлый парик в стиле Долли Партон.
— Дорин, я хотел бы поговорить с Гарретом. Я его старый друг. Меня зовут Майкл Форсайт.
— В настоящее время советник Клонферт проводит телефонную конференцию с Брюсселем, — ответила Дорин с ненавидящей улыбкой. — Если вы присядете и подождете, я…
Я не дал ей договорить:
— Дорин, я вовсе не хочу быть назойливым, но это дело чрезвычайной важности. Передайте ему, пожалуйста, что Майкл Форсайт хочет с ним встретиться.
Дорин поглядела в сторону двух телохранителей, сидевших на диване и читавших «Вэнити фэйр» с Кирой Найтли на обложке.
— Послушайте, Дорин, нет никакой нужды привлекать к этому ваших вышибал. Я не какой-нибудь нарушитель спокойствия. Просто вызовите Гаррета, я вас уверяю, он захочет меня выслушать, — тихо произнес я.
Дорин взяла телефонную трубку и отвернулась от меня. Говорила она едва слышно:
— Прошу прощения, советник Клонферт, но к вам посетитель, утверждает, что очень срочно. Он представился Майклом Форсайтом. Я могу сказать Ричарду, чтобы он выпроводил его из… А, хорошо. Хорошо. Я его сейчас же пропущу.