Гиблое место. Служащий. Вероятность равна нулю

Пеев Димитр

Вилли пожала плечами.

— Во всяком случае, не от меня. Быть может, они получили его от друзей.

Комиссар вздохнул. Хоть бы это удалось выяснить!

— Друзей мы должны разыскать, Хорншу, — сказал ой. — Можете вы оставить нам списки, фрау ван Хенгелер?

— Конечно. Вы ведь их мне вернете?

— Да, — сказал комиссар, — в самое ближайшее время.

Он поднялся.

— На сегодня моя программа выполнена, — сказал он. — Сможете вы разбудить нас завтра в шесть?

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и полковник выключил радио.

Постепенно в «Клифтоне» воцарилась тишина. Погас свет. Комиссар Кеттерле в полной темноте сидел в номере три на типично северонемецком стуле с высокой спинкой, и только огонек его сигары освещал временами небольшое пространство вокруг. Он сидел абсолютно неподвижно, прислушиваясь, как Хайде идет по двору к сараю. Ворота сарая захлопнулись.

Казалось, будто комиссар, недвижный, как древнее изваяние, собирается по тихому потрескиванию и скрипу старой мебели разгадать тайну Сандры Робертс. Через полчаса он тихо поднялся, достал из портфеля сильное увеличительное стекло и карманный фонарь, неуклюже опустился на колени и начал исследовать дюйм за дюймом. Почти час перемещался он со скоростью улитки по двум помещениям. Потом тяжело поднялся, отряхнул брюки и снял ботинки.

Он подошел к двери, бесшумно приотворил ее, прислушался и выскользнул в коридор. На полке слабо поблескивала медная посуда. Он крался вперед, вплотную прижимаясь к стенке. В темноте он нащупал пузатый корпус старых часов. Что-то тут было не так.

Он прижался к косяку двери, ведущей в кухню, и прислушался. Кто-то дышал рядом. Дыхание было непривычно громким в мертвой тишине дома.

— Я знала, что вы придете посмотреть, — сказала Хайде.

Кеттерле включил карманный фонарь. Она стояла против него, руки за спиной прижаты к стене, и глядела на него в упор. На ней была длинная ночная сорочка.

— Я догадалась, когда вы сегодня вечером остановились здесь. Никто не должен туда заглядывать. Никто. Даже вы.

— Я и в самом деле подумал об этом, — сказал комиссар хрипло. — Дайте мне ключ.

— Нет. Никто не должен туда заглядывать.

Она скользнула через коридор и прижалась спиной к часам.

— Это тайна, колдовство. Проклятие выйдет наружу, если их открыть.

— Дайте мне наконец ключ, — сказал Кеттерле, — и не сходите с ума. Никакого колдовства не бывает. Быстро, ключ!

Он боролся с девушкой, пытаясь разжать ее руки за спиной.

— Не будьте же истеричкой! Если вы сейчас не дадите мне ключ, завтра я прикажу взломать их. Дай ключ!

— Нет, нет, — задыхалась девушка. — Там внутри платья. Только платья.

— Платья, — пыхтел он. — Так-так, значит, платья!

Несмотря на ее сопротивление, он вставил ключ в замок и медленно потянул дверцу, к которой она все еще прислонялась. Она откинула голову назад, но потом вдруг Перестала сопротивляться.

Внутри корпуса Кеттерле увидел очертания женской фигуры.

Он направил туда фонарь.

Словно в шкафу, там висела старая фризская крестьянская одежда с кружевным корсажем, поясом, отделанным жемчугом, шейным платком и чепчиком. Весь корпус часов был обит изнутри красным бархатом.

Комиссар взглянул на девушку. Теперь он понял. Это была ее сокровищница. Праздничная одежда ее матери, может быть, даже бабки. Это был алтарь, куда приходила она со своим глухим протестом против судьбы, утверждение ее исконных прав на дом и землю, где она родилась. Только она одна знала об этом убежище. А он проявил жестокость по отношению к ней.

И все-таки что-то висело в воздухе.

Как протяжный стон, раздался в тишине телефонный звонок. Один. Второй.

Девушка сделала движение. Комиссар задержал ее.

— Погодите.

Звонок. Еще раз. И снова.

Через секунду он был у столика портье.

— Да? Да, я слушаю.

И тут во мраке гостиной Кеттерле услышал нечто такое, что даже у него, повидавшего на своем веку всякое, мурашки побежали по спине.

— Вы или ясновидящая, или чертовка, — пробормотал он, заметив девушку под аркой.

Потом его голос загремел на весь дом:

— Хорншу!

 

Сначала ему послышалось, будто телефон звонит в другой половине дома. Звонки, однако, не прекращались, ему даже показалось, что они становятся ближе. Он медленно и мучительно пробуждался от свинцового сна, вызванного таблеткой веронала, ощупью отыскивал настольную лампу, а телефон неумолимо трезвонил по-прежнему.

Часы на его ночном столике показывали точно четверть первого — сенатору Робертсу уже не придется потом вспоминать об этом.

— Да, — сказал он, недовольно кряхтя, — слушаю, ну что там?

Это был дежурный полицейский со 114-го участка, Рихард Робертс припомнил, что участок находится на набережной Альстера, двумя или тремя улицами дальше.

Раза два он заходил туда, чтобы продлить паспорт.

— Один лодочник обратил на это наше внимание, господин сенатор. Они проплывали мимо вашего земельного участка. Там у вас не все в порядке. У вас ведь есть лодочный сарай?..

— Да, конечно, у меня есть сарай для лодок. Ну и что с ним? Он заперт на замок. И почему вы будите меня из-за этого сарая среди ночи, черт побери?

Но полицейский продолжал настаивать, чтобы он сходил проверить сарай.

— Вы ведь знаете, какие бывают люди. Боятся оказаться замешанными и в то же время всегда готовы дать показания. Может, послать к вам кого-нибудь на помощь?

— Нет. Никого не надо. Это терпит до утра. Если будет что-нибудь касающееся полиции, я вам позвоню. Спокойной ночи.

Сенатор положил трубку, выключил свет и долго ворочался на постели. Но заснуть снова ему так и не удалось. Свинцовой тяжестью навалились на него события прошедшего дня и уже не отпустили. Он долго переворачивался с боку на бок, наконец нащупал рукой выключатель и, тяжело дыша, сел.